Давно хотела тебе сказать - Элис Манро

– Вам что, фигово? – спросила Калла.

Он пошел в том направлении, которое они указали: ничего другого не оставалось. На восток, берегом моря, по тому же маршруту, что и утром. Миновал пирс, теперь опустевший, кафе, где пил сегодня кофе, и направился к полю для гольфа. Погода была приятная, многие вышли на прогулку. Иногда ему казалось, что он видит Юджина. Половина молодых людей в этом мире носят джинсы и белые футболки. Все они небольшого роста, худощавого телосложения и с длинными волосами. Он поймал себя на том, что заглядывает в лица прохожим и готов спросить: «Вы не видели тут молодого человека?» Потом подумал: нет ли здесь кого-то из бывших утром на пирсе? Поискал глазами мистера Клиффорда и мистера Мори. Нет, не видно – слишком далеко от того места, где они обычно сидели.

За полем для гольфа начинались заросли кустарника – высокого, в человеческий рост, а за ними высились выраставшие прямо из воды скалы. Пляжа тут не было. Под скалой, на которой кто-то запускал воздушного змея, по-видимому, сразу начиналась глубина. На воде покачивались яхты с красными и синими парусами. Может так случиться, что человек упадет со скалы, а никто и не заметит? Можно ли войти в воду совсем без всплеска и пропасть?

Утром, когда он пил кофе на набережной, его как будто осенило: мистер Лоухид вдруг увидел, чем кончается его сон. Увидел ясно, во всех подробностях. Картина явилась непонятно откуда, сама, без всяких усилий с его стороны – то ли из самого сна, то ли из памяти. Хотя он не понимал, как она могла возникнуть из памяти.

Он пробирался вслед за отцом сквозь высокие серые травы. Серые, потому что ночь уже кончалась, но солнце еще не взошло. Они с отцом, похоже, оторвались от других участников поисков. Вблизи была река, и немного погодя они вышли на высокий берег и направились по проселку к мосту. Мистер Лоухид – то есть никакой не мистер, а ребенок, каким он был в тот момент, – первым вбежал на мост. Он прошел уже примерно треть его длины, когда понял, что мост крайне ненадежен. Настил был с прорехами, доски частью вывалились, а балки кое-где подломились. Словно мост был игрушечный и кто-то на него неосторожно наступил. Он оглянулся назад позвать отца, но того не было, – впрочем, он не удивился. Затем посмотрел вниз сквозь брешь в досках и разглядел в мелководной речке, журчавшей среди белых камней, тело юноши. Он лежал лицом вниз с раскинутыми руками. Во сне – если это был сон – тело выглядело так же естественно, как камни, казалось таким же чистым и белым.

Но на бодрствующий ум это зрелище, конечно, производило иное впечатление, и потому он спросил себя: значит, это Фрэнк Макартер? Значит, молодой человек, убив родителей, бросился в реку. И искать больше некого.

Однажды он перенес серьезную болезнь (доктора решили, что это был микроинсульт), во время которой у него в углу поля зрения появилась белая неровная линия. Она плясала перед глазами примерно двое суток, а потом пропала. Последствий не было, врачи сказали: такое случается. И вот теперь сон, а точнее, конец этого сна проделывал с его сознанием похожий фокус. Он ждал, что наваждение вот-вот исчезнет, а немного погодя, когда он окончательно придет в себя, придет избавление и от странных фантазий – от страха, что Юджин вошел в воду. Слово «самоубийство» тут не подходило, оно было не из словаря Юджина. Сегодняшнее утреннее шоу представляло собой, должно быть, только репетицию того, чему Юджин наверняка придумал бы сложное и хитрое название.

Мистер Лоухид ужасно устал. В конце концов отыскалась пустая скамейка, и он долго сидел на ней, думая только об одном: хватит ли ему сил дойти до дома?

– Дверь в комнату Юджина открыта, а окно отворено настежь… – объяснил он Калле.

Теперь в комнате за ее спиной было тихо. Она улыбалась ему, как и прежде. Мистер Лоухид заглянул ей в глаза: насколько он мог судить, ничего ненормального. Он едва держался на ногах, и ему пришлось даже ухватиться за стойку перил, чтобы не упасть.

– Да он всегда дверь открытой оставляет, – пожала плечами Калла.

– У меня есть причины для беспокойства, – произнес мистер Лоухид дрожащим голосом. – Надо связаться с властями.

– С полицией? – тихо и испуганно переспросила Калла. – Нет, пожалуйста, только не это. Не надо!

– Но с ним могло что-то случиться.

– А если ему захотелось уехать куда подальше?

– Тогда получается, что он уехал, а все пожитки оставил здесь.

– Ну, это как не фиг делать. Ведь мог же он… могло же ему захотеться просто взять – и уехать. Вот он и уехал.

– Мне кажется, он был сильно расстроен. Возможно, он захотел… В общем, он мог опять полезть в воду.

– Думаете? – спросила Калла.

Он ожидал, что она удивится. Станет бурно возражать или недоверчиво улыбнется в ответ на такое предположение. Но вместо этого она просто позволила такой возможности медленно и соблазнительно расцвести у себя в голове:

– Думаете, мог?

– Я не знаю. Я только видел, что он расстроен. Так мне показалось, по крайней мере. Это ведь непросто – понять, расстроен кто-то из вас или нет.

– Да он вовсе не из нас, – снова пожала плечами Калла. – Он же старый совсем.

Она помолчала, а потом добавила:

– Вообще-то, он мог попробовать еще раз. Так, чтобы никто не останавливал. И не жалел его. Я вот никого никогда не жалею.

Мистер Лоухид повернулся и направился к себе.

– Ну, пока, спокойной ночи, – сказала ему вслед девушка. – Жаль, что вам дверь не понравилась.

Мистер Лоухид вдруг подумал – впервые в жизни, – что он ведь может и не суметь подняться к себе по лестнице. У него может не хватить сил даже на это. Нет, все-таки, наверное, придется перебираться в многоквартирный дом, вслед за остальными. Если, конечно, он хочет еще пожить.

Сколько раз я представляла себе, как иду на прием к психиатру, и он, естественно, начинает расспрашивать меня о родственниках, кто да что, и мне волей-неволей приходится рассказать ему про брата, и доктор не стал бы слушать до конца, а в два счета отправил бы меня в психушку.

Однажды я поделилась своей теорией с мамой, но она только посмеялась:

– Ты придираешься к мальчику, Вэл.

– Хорош мальчик, взрослый мужик! – фыркнула я.

Она снова засмеялась, поскольку возразить было нечего.

– Но учти, блаженные – Божьи люди.

– Ты-то почем знаешь? – отмахнулась я. – Ты же атеистка.

Было бы несправедливо винить брата абсолютно во всем. Например, в том, что он родился на свет. А родился он аккурат в ту неделю, когда я пошла в первый класс, – подгадал, нечего сказать! Школы я боялась: детей тогда не водили с малых лет в подготовительные группы или в детский сад, не то что теперь. Я шла в школу в первый раз, и все другие дети шли с мамами, а моя – где была в это время моя мама? В больнице – рожала ребенка! Я готова была провалиться сквозь землю. Тогда таких вещей очень стеснялись.