Московская сага. Поколение зимы - Василий Аксенов

Все-таки есть и кое-что интересное. Великолепные церковныецеремонии, например. Вот театр! Или негры, джаз, диксиленд, Германия потрясена,огромный успех. Наших цыган хорошо бы организовать в эдакую гастрольную труппу.Пока что я стараюсь заполучить негров к себе. Спокойно, спокойно, еще ничего неизвестно, идут переговоры. Французы поначалу не хотели давать нам визы, боятся«красной заразы». Между тем именно в Париже, да еще, пожалуй, в Лондоне, влевых артистических кругах огромный интерес к нашему театру.

Москва для этих людей становится театральной Меккой. Нашашкола провозглашается единственно живым направлением. В этой связи высказываниянаших газет о «Ревизоре» выглядят как бездарный заговор смердящей буржуазии.Чего стоят, например, вот такие стишата в «Известиях»...

Он взял со столика газету, с гадливостью тряхнул ее за край,газета развернулась, и он прочел:

– «Убийца. Эпиграмма-рецензия на мейерхольдовскую постановку„Ревизора“.

Гнилая красота над скрытой костоедой...

О Мейерхольд, ты стал вне брани и похвал.

Ты увенчал себя чудовищной победой,

«Смех», «гоголевский смех» убил ты наповал!

Усталый, несколько надменный мэтр пропал, произошло одно избесчисленных маленьких чудес мейерхольдовских репетиций. Дурацкая эпиграммабыла прочитана таким образом, что все присутствующие разразились хохотом, какбы воочию увидев советского тугодума-сочинителя. Мейерхольд улыбался,довольный. Он рад был вернуться в Москву, к «своим ребятам».

В толпе «актива» на задах залы стояла и Нина Градова,пылающие от восхищения щеки, сверкающие в беспрерывном движении глаза и зубы,взлохмаченная башка. Мейерхольд был ее богом. Видеть и слышать его было не точто счастьем, но каким-то олимпийским озарением. Конечно, она уже забыла, чтосегодняшний приход в театр не прост, что среди них сам Альбов, лидер подпольнойтроцкистской ячейки, что готовится «акция».

Пьеса Николая Эрдмана «Мандат» с самого начала оказаласьсвоего рода бутылью керосина для и без того раскаленных до грани пожарапартийно-комсомольской и интеллектуально-артистической сфер Москвы. Говорили,что буквально каждую реплику в ней надо понимать двояко, что в каждоймизансцене заключены не только сатира и шутовство, но прямая атака противобюрократившихся цекистов, чекистов, центристов, всей этой нечисти, постепенно,но упорно искореняющей всю романтику революции.

На премьере в Театре Мейерхольда в прошлом году так иказалось, что с каждой фразой брызгают керосинчиком на пышущие жаром угли.Часть зала взрывалась восторженным хохотом, аплодисментами, другая пребывала ввозмущенном шипении, в шиканье, исторгала возгласы: «Позор!»,«Издевательство!», топала ногами, потрясала партийным кулаком, о которомнедавно совсем ошалевший (по мнению прежних эстетствующих поклонников)Маяковский сказал так впечатляюще, что мороз пошел по коже: «Партия – рукамиллионопалая, сжатая в один громящий кулак!»

Такое возможно было, пожалуй, в те времена только в Москве,чтобы авангардистский спектакль стал ареной противоборства двух политическихсил, оппозиции и генеральной линии правительства.

В тот вечер «Мандат» давался уже в который раз и ничегоособенного не предвиделось, хотя зал, как всегда, чутко отвечал на исходящие сосцены дерзостные инспирации. Вот, к примеру, Пьяный Шарманщик на кривых ногахковыляет в просцениум, вещает косым ртом: «Павлуша, бывалочка, еще маленькойкрошкой, сидючи у меня на коленях, все повторял: „Люблю пролетариат, дядя! Ох,как люблю!“

Зал хохочет, аплодирует, атмосфера веселого заговоравозбуждает зрителей. Забыв о своем «пузе», весело смеется Вероника, хлопаетстальными ладонями ее муж, комдив РККА, Никита Градов.

Вдруг резкий девичий голос с верхнего яруса прорезалкарнавальную атмосферу:

– Позор сталинским лицемерам!

Сразу в нескольких местах зала поднялись плотные группымолодежи. Будто под команду дирижерской палочки они начали скандировать:

– Прочь коварство, тупость, злоба!

– Убирайся к черту, Коба!

– Долой жуликов-бюрократов! Долой Сталина!

Никита посмотрел на ярус и шепнул жене:

– Клянусь, там среди них наша Нинка!

– О Боже мой, – ужаснулась Вероника.

В зале воцарился сущий хаос. Многие зрители шумновозмущались: «Безобразие! Хулиганство! Митингуйте в своих вузах, не лезьте втеатр! Срывают спектакль! Надо милицию позвать!» Другие поддерживалиоппозиционеров: «Правильно! Долой сталинских ставленников! Надоело!» Третьипросто смеялись: весело, дерзко, уж не сам ли Мейерхольд придумал? Четвертыесгорали от любопытства – что дальше будет? Пятые благоразумно пытались выбратьсяиз зала. Кое-где началась свалка. Старший капельдинер, держась за голову,пробежал вверх по проходу. Навстречу ему к сцене, бурно хохоча и явно не потрезвому делу, валила к сцене поэтическая ватага во главе со СтепойКалистратовым.

Степан кричал на сцену какому-то дружку, занятому вспектакле:

– Гошка, поздравляю! Сегодня даже лучше, чем на премьере!Так и должно быть! В этом смысл современного театра! В скандале! Театр – этоскандал!

Произнеся эту исключительную новацию, о которой знал ещеГрибоедов, Степан бросил через плечо своему подголоску Фомке Фрухту:

– Запиши!

– Готово! Записано! – тут же отозвался подголосок.

Суматоха усиливалась. Никита, вглядываясь в бурлящую толпу,забыл на мгновение о жене. Когда же посмотрел на нее, похолодел, закричал будтогимназист, а не комдив:

– Что делать?! Что делать?!

У Вероники вдруг начались схватки. Она то сжимала зубы, тохватала воздух ртом. Пот ручьями стекал по лицу. Платье было совсем мокрым.Кляня себя за идиотское легкомыслие, Никита подхватил жену под мышки, сталпробираться к выходу.

– Пропустите, граждане! Пропустите! Жена рожает! «Скоруюпомощь»! Пожалуйста!

В свалке захохотал, тыча в них пальцем, какой-то богемноговида юнец:

– Смотрите, смотрите, только у нас! Комдив свою бабу тащит!Баба рожает от Мейерхольда!

Озверев, Никита ударил юнца ногой в зад.

– Пропустите же, мерзавцы! – В остервенении вытащил изкобуры револьвер. – Расступись! Стрелять буду!

Тут уж граждане, еще не забывшие подобных возгласов,немедленно очистили путь. Он подхватил кричащую от боли Веронику и устремился квыходу.

Степа Калистратов на одной из лестниц театра перехватилкубарем летящую вниз Нинку Градову.

– Привет, гражданка! Слушай, тут армяне приехали, поэты,будет сабантуй. Айда шампанское сажать?!