Московская сага. Поколение зимы - Василий Аксенов

Не вспомнить, Одиссей, ни глаз твоих, ни губ,

Полночных кораблей жасминное цветенье,

И тени крепостей, и звук далеких труб?..

Семен намеренно зевнул, подумав: демонстрируетсяпролетарская пасть.

– Про что это?

Нина не ответила, глядя в какую-то невидимую точку.

– Про что стихоза? – повторил вопрос Семен.

– Про ночь, – сказала она.

Семен бросил под кушетку «Принцессу Казино» и встал,потягиваясь.

– Хочешь шамать, Нинка?

Он показал на открытую банку мясных консервов и булкумосковского хлеба.

Нина отрицательно помотала головой.

– Не хочешь отличной шамовки? – удивился он. –Портвейну хошь? Ну, ты даешь, сестра, от «Трех семерок» отказываешься!

Сладкая тяга прошла по его телу, он расстегнул пояс брюк.

– Ну, ладно, нэ-хош-как-хош-хады-галодна, иди сюда!

Нина отшатнулась от него, как бы в досаде, хотя сама ужежаждала только одного, этого акта с ним, таким простым.

– Да ну тебя, Семка! Я к тебе со стихами, а ты сразу...

Он притянул ее к себе, по-хозяйски поднял юбку.

– Давай, давай... Кончай эти плюссе-мюссе! Сколько раз тебеговорено, будь проще, Нинка!

Закрыв глаза, она уступала ему все больше, бормоча: «Да-да,ты прав, моя любовь... быть проще...» – но на самом-то деле, как всегда,воображая себя жертвой пролетарского насилия, трофеем класса-победителя.

Уборщица приволоклась со шваброй в коридор, чтобы послушатьсильный и долгий скрип кушетки. Пришлепал и сторож.

В наступивших сумерках Нина долго еще ползала губами по егощекам и шее, гладила мокрые волосы усталого повелителя.

– Ты мой Царь Осоавиахим, – шептала она.

Семен гудел, довольный:

– Кончай, кончай эти телячьи нежности!

Он глотнул портвейну, закурил папиросу.

– Я тебе, Нинка, должен сделать одно замечание. Ты, конечно,девка хорошая, однако немного больше активности тебе не помешает. Вот когдамомент подходит, тебе вот так надо делать. – Он показал рукой, как надоделать, – эдакая волна со всплеском. – А ты, уважаемая, этого неделаешь!

Она засмеялась, нисколько не обидевшись:

– Ой, Семка, Семка, какой ты балда!

Он встал с кушетки, натянул штаны и юнгштурмовку, сел верхомна стул.

– А вот еще одно замечание, уважаемая, на этот раз откружка, то есть от самого Альбова. Он велел мне сказать, что тобой недовольны.Слишком мало времени кружку, слишком много этому... – Брезгливо потряс«Красную новь». – Полночных кораблей жасминное цветенье, во дает... ты всеж таки комсомолка, тебе с этими попутчиками вроде Степки Калистратова все жтаки не по пути!

Нина расхохоталась:

– Да ты ревнуешь, Осоавиахим!

Семен пристукнул кулаком по столу. Кулачок у него был неочень-то массивный, но в такие моменты он ему самому казался кувалдой.

– Чего-о? Я тебе всерьез, а ты опять плюссе-мюссе? Никак скисейным воспитанием не расстанешься!

Нина села на кушетке.

– На самом деле Альбов говорил?

Он кивнул:

– Факт. Работаем, можно сказать, в подполье, сказал он, аГрадова по лефовским вечеринкам порхает.

Нина посмотрела на часы, вскочила. В затхлом воздухеОсоавиахима пролетели один за другим предметы туалета – юбка, блузка, свитер,шарф. Мгновение – и она уже одета, как будто и не предавалась только чтогрехопадению под языческим божком распиленного красноармейского пулемета.

– Семка, мы же опаздываем в университет!

Товарищ Стройло уже вытаскивал из-под стола толстенную сумкус печатным материалом.

* * *

На Манежную прискакали через полчаса, пришлось братьизвозчика за счет ячейки, иначе бы вся затея рухнула по причинам явно неуважительным.

Вечер был в полном разгаре, московский час пик. Мимо зданияуниверситета, названивая и рассыпая с проводов ворохи искр, волоклисьперегруженные трамваи. Резко кричали торговки студенческой отрадой – горячимипирожками с требухой, или, по современной терминологии, с субпродуктом. Инойраз мелькала студенческая физиономия с полузасунутым в рот пирожком и собалделыми от вкусового шторма гляделками.

Возле университетских ворот под фонарем подвешено былообъявление:

«Коммунистическая аудитория. Сегодня, 8 часов вечера. ЛЕФ!

«Алгебра революции!» Читает поэт Сергей Третьяков.

Также выступают:

Поэт Степан Калистратов, «Неназванное»;

Конструктор Владимир Татлин с рассказом об аппарате«Летатлин».

Стройло и Нина, бросив взгляд на плакат, быстро прошли вворота, пересекли двор мимо памятника Ломоносову и бегом взлетели поторжественной лестнице.

Когда Нина и Семен вошли, амфитеатр Коммунистическойаудитории был еще пуст, хотя над кафедрой загодя к вечеру уже была подвешенамодель похожего на птеродактиля футуристического летательного аппарата.

– Успели. Слава Труду, никого, – прошептала Нина.

– Давай за дело! – скомандовал Семен.

Они побежали вверх по ступенькам, разбрасывая по рядам пачкилистовок. Дело было закончено быстро, после чего молодые люди устроилисьпоближе к сцене, в первом ряду, и открыли учебники, изображая прилежное чтениев ожидании концерта. Время от времени они поглядывали друг на друга и хихикали.

«Кроме всего прочего, – подумала Нина, как бы отвечаякому-то, – мы с Семкой – боевые друзья». – «Ишь ты, – подумалпро нее Семен, – глазища-то!»

Через несколько минут аудитория стала быстро заполнятьсястудентами. Кто-то уже нашел листовку и громко прочитал: «Спасение революции вваших руках! Долой Сталина!»

Из другого ряда зачитывали иной вариант: «Остановим попыткуТермидора! Позор сталинскому ЦК!»