Я начинаю путь... - Игорь Аббакумов

Поэтому в первый день судебного разбирательства, проходившего аж во Дворце Правосудия, мы явились выглядя как мальчики и девочки из приличных семей. Впрочем, мы не только выглядели, мы и вели себя соответственно. На этот счет, Татьяна Сергеевна провела отдельный инструктаж:

— Ребята, что бы ни происходило в зале, ведите себя сдержанно и спокойно. И помните, что отвечать вам стоит только на вопросы, заданные официальным порядком. Ради бога! Никаких реплик, не относящихся к делу! И доверьтесь во всем Соломону Абрамовичу.

Что можно сказать о судилище? Первый день его прошел весьма скучно, мы еле вытерпели. Шла какая-то непонятная нам говорильня. Интересней стало на следующий день, когда Гозман, как полномочная сторона обвинения начал эти самые обвинения зачитывать и обосновывать. Похоже, что государственный обвинитель не пожелал участвовать в затеянном кем-то спектакле, потому Гозман и выступил в непривычной для себя роли. Что я могу сказать по этому поводу? Приходилось слышать, что кто не был в молодости либералом — у того нет сердца, а кто не стал к старости консерватором — у того нет ума. Похоже, что Леонид свет Саулович и на старости лет останется либералом.

Гораздо веселее пошли дела, когда начались прения сторон. Ривкин вначале был немногословен. Складывалось впечатление, что он не очень то и стремится нас защищать. Поэтому мы слегка приуныли. Заметив это, он во время перерыва нас начал успокаивать:

— Ребята, все в порядке. Сейчас просто нужно дать этому павлину высказаться наиболее полно. Вот увидите, он не выдержит и начнет извергать все, что у него на душе скопилось. Давайте не станем ему в этом мешать.

И действительно, приняв отсутствие должного сопротивления за слабость, «павлин» начал расходиться. Ривкин только время от времени просил судью задать тот или иной вопрос. Зато Гозман уже разрешения ни у кого не спрашивал. Получив в свое распоряжение трибуну, он как то быстро забыл, что Дворец правосудия, это не политический клуб.

Чего мы только от него в свой адрес не наслышались! Терпения выслушивать его речи могло не хватить. От резких движений в его адрес, нас удерживало обещание данное своему адвокату: ни на что не реагировать. К концу дня, было видно, что наши парни с удовольствием использовали бы этого гада в качестве снаряда для отработки ударов. На лицах девчат легко читалось желание запустить свои коготки поглубже в его плоть. Но мы хотя бы сдерживались, чего не скажешь о публике в зале суда. Полиция уже несколько раз выводила из зала тех, у кого не выдерживали нервы.

Когда наконец закончился первый день прений, мы задали вопрос нашему защитнику:

— Сколько еще это можно терпеть?

— До конца прений. А чтобы вы поняли, для чего это нужно, вот вам выборка отдельных фраз этого чуда в перьях, — Соломон Абрамович достал свой диктофон и прокрутил несколько выделенных им фрагментов сегодняшних речей Гозмана:

«… это представители народа, появившегося на свет по сущему недоразумению. Я бы даже подчеркнул, неполноценного народа…»

«… обществу стоило бы добиться запрета на исповедание этой пародии на иудаизм, названное христианством…»

«… вы посмотрите на этих представителей быдла, предков которых пороли на конюшне. Зря отменили эту чудесную воспитательную меру. Она как раз для таких как они…»

«… эта самая „традиционная ориентация“ не более, чем проявление обычных скотских инстинктов».

Кажется я поняла, зачем нас призывали помалкивать. Ривкин по праву считается лучшим адвокатом Питера! Это же надо, заставить оппонента подставиться по тем статьям обвинения, по которым он собрался засудить нас! И ведь вроде бы не совсем дурак, да и опыт сутяжничества богатый.

— «На дурака не нужен нож, ему немного подпоешь — и делай с ним что хошь!» Я правильно вас поняла?

— Маша! Чудесно! Вы очень умная девочка! Эти слова полностью отражают то, что нужно сейчас делать. Только пожалуйста, об этом никому!

— Заметано! Но ребятам я все-таки объясню.

— Но только им! И чтоб больше никому!

Ну и Ривкин! Ну и сукин сын! Теперь нужно ребятам это все объяснить. Правда, тем, кто находится под судом, запрещено проводить собрания. Поэтому на Общий Круг нам всем сейчас хода нет. Но ведь нет запрещения на общения в Сети. Вот по сети и проведем свой Круг!

То, что наше общение контролируют соответствующие «органы», меня не беспокоило. Ну и пусть перехватывают наши сообщения! Мы ведь ни о чем противозаконном не ведем бесед. К тому же, сдается мне, что власти сейчас на нашей стороне. Видимо там «наверху» решили осадить потерявших всяческие берега ультралибералов и досыта накормить их варевом их собственного приготовления. Это кстати объясняет необычную активность ветеранов Дикой дивизии. По идее, этим людям нет дела до наших печалей. Но коль поступила команда, они ее выполняют. Хотя среди них могут быть и сочувствующие нам.

Кстати, ничего хорошего в таком внимании властей для нас нет. Мы просто пешки в задуманной ими игре. Пропадет нужда — о нас и не вспомнят. До поры до времени. И где гарантия того, что в следующий раз это внимание будет благожелательным? Понадобится — найдут и на нас нужную статью. Вот тогда и обвинитель будет правильный, и адвокат беспомощный.

Тем временем судилище шло своим чередом. После объяснений своего адвоката, мы все успокоились и не обращали внимания на творящуюся в зале суда клоунаду. Зато присутствующая в зале публика еще ничего не поняла и время от времени, в зале происходили эксцессы. Самых буйных и невыдержанных зрителей полиция силой выпроваживала из Дворца Правосудия. В один прекрасный день судья решил, что с него хватит и запретил пускать публику в зал. Обстановка конечно стала более спокойной, но страсти не утихли. Так как корреспондентов новостных агентств продолжали пускать в зал, то публика узнавала теперь все интересующие ее подробности судебного процесса из их репортажей. Спокойствия в обществе это не добавило и теперь любимым местом для проведения разного рода демонстраций протеста, стала площадь перед Дворцом Правосудия. Трудно сказать, насколько искренни были протестующие в выражении своего возмущения. Тем более, что ряд протестов выглядели как проплаченные.

Вошедший в раж Гозман продолжал влезать в ту ловушку, которую тихо и незаметно для него выстраивал Ривкин. Внимательно слушая откровения нашего обвинителя, я все пыталась понять: он действительно дурак или просто потерял всяческую осторожность? Для Маши все эти словесные кружева, что плели на процессе юристы, были китайской грамотой. Как и для остальных парней и девчонок. Для меня, честно говоря тоже, но отдельные иероглифы адвокатского словоблудия мне были все же знакомы. Язык свисающий с трибуны — шуточная эмблема советских политработников, практикующим юристам тоже могла подойти. Но болтовня болтовне рознь. Соломон Абрамович все-таки следил и за своими и за чужими словами, прекрасно понимая истину, которую высказал в моем времени Вышинский: Личное признание — царица доказательств. Правда, цитируя эту фразу сталинского прокурора, люди упускают одно важное дополнение к ней: на суде. А иначе и быть не может. Попробуйте отказаться от своих слов, произнесенных перед свидетелями и внесенные секретарем суда в протокол! Хрен выйдет! И топор тут точно не поможет. Я это понимала, наш адвокат тоже. А противная сторона?