Мисс Шамвей машет волшебной палочкой - Джеймс Хедли Чейз

– Какой ужасный сон! – прошептала она. – Я видела такой ужасный сон.

– Нужно еще поспать, – посоветовал я, желая только одного, чтобы сон помог девочке вернуть силы. – Я останусь подле тебя, так что нечего бояться.

Мира улыбнулась мне и вновь закрыла глаза. Постепенно ее дыхание выровнялось. Я был доволен собой. Какой великолепный отец семейства мог бы из меня получиться!

Вошел Богль.

– Ну, что поделывает наша малышка?

– С ней все в порядке, – сказал я отрывисто. – Что вы сделали с колбасой? Она мне нужна.

– Только что скормил ее собаке хозяина, – сообщил Богль с безразличным видом. – Отличная псина, и я ей был кое-что должен…

– Ты отдал колбасу собаке! – крикнул я, хватая его за руку.

– Почему же нет? – агрессивно ответил Богль. – Вы что, сами хотели ее слопать?

– Слушай, ты, несчастный толстяк! – воскликнул я. – Это была не колбаса! Это был Пабло!

– Что такое ты здесь мелешь? – Богль широко раскрыл глаза.

– Эта колбаса вовсе не была колбасой! Это был Пабло, превратившийся в колбасу! – объяснил я, стараясь говорить как можно потише.

– Колбаса не была колбасой. Она была Пабло, – повторил Сэм оторопело. – Ты так сказал?

– Да, толстокожий болван!

– Проклятие! Все же это была колбаса.

– Нет же, это был Пабло, превратившийся в колбасу. Как тебе это вдолбить в твою глупую башку?!

– Но это была колбаса, – Богль испугался. – Я видел.

– Нет же, – сказал я терпеливо. – Это было не то, что видели твои глаза. Где собака? Оставим ненужные споры.

– Док, для тебя есть работенка, – Богль со злорадством смотрел на меня. – Этому парню, видимо, здорово врезали по черепу.

– Постарайся понять, – сказал Анзел. – Мира превратила Пабло в колбасу.

Ужас появился в глазах Богля.

– И ты – туда же! – пробормотал он, отступая назад. – Вам обоим нужен хороший отдых.

– Я говорю тебе, что это был Пабло, дойдет до тебя это или нет?

Богль вздрогнул.

– Может быть, это мне тоже мерещится, – сказал он хрипло. – Может быть, не только вам двоим. Может быть, в моей голове просто раздаются голоса… – бормотание Богля перешло в шепот.

– Захлопни свою пасть и делай то, о чем тебя просят, – терпение мое лопнуло.

– Мне говорят, что колбаса это не колбаса, а Пабло. Я, должно быть, просто рехнулся, – не унимался Сэм. – Я знал, что со мной это случится.

– Да говорят же тебе, что это Пабло превратился в колбасу! – повысил голос и Анзел. – Ты отупел от нахлобучки. А теперь выполни просьбу Милана.

Сэм закрыл глаза и мешком осел на пол.

– Печальный день для моей старой матери, – выдохнул он. – Мне жаль того, кто первый сообщит ей, что ее единственный сын спятил, – не переставая бормотать, он растянулся на полу.

– Идем, Док, – сказал я. – Придется заняться поисками псины самостоятельно.

Нам не пришлось далеко ходить. Рядом с верандой лежал огромный волкодав. Нигде не было видно и следа колбасы. Собака безразлично посмотрела на нас и, закрыв глаза, уронила голову на лапы.

– Она съела Пабло, – прошептал я с ужасом. – Никому не пожелал бы такого, даже своему злейшему врагу.

Док снял шляпу и опустил голову. В следующее мгновение ужасная догадка осенила меня, и я в тревоге схватил Анзела за руку.

– Док! – выдохнул я. – Ты понимаешь, что все это значит? Ведь она возьмет нас голыми руками!

Док снова надел шляпу и в недоумении посмотрел на меня.

– Что ты хочешь этим сказать? – растерянно спросил он.

– А ты не догадываешься, что она может сделать, если вдруг кто-то из нас покажется ей неприятным, – я глянул через плечо, потом, приблизив губы к самому его уху, прошептал: – Что, если в один прекрасный день она превратит тебя в кусок свинины и предложит мне на завтрак? Как тебе нравится такая перспектива?

Док в обмороке упал мне на руки.

Когда я проснулся на следующее утро, лучи солнца уже пробивались сквозь ставни. Внизу, на патио, была слышна напевная речь слуг-мексиканцев, занятых приготовлением завтрака. Я кинул взгляд на часы: 6.40. Едва ли я мог уснуть снова, поэтому закурил и, сидя на маленькой жесткой кровати, предался невеселым размышлениям.

За двадцать четыре часа ситуация резко изменилась. Когда планируется сенсационный репортаж для газеты, современный журналист не может всерьез рассчитывать на чудеса. Да это от него и не требуется. Но как же теперь поступить? История о похищении блондинки не представляла больше никакого интереса. Эта блондинка превратилась в волшебницу, презирающую крупные заголовки на первых страницах газет. Но какова реакция на подобную метаморфозу будет у Мэддокса? Я мрачно думал о том, что он выставит меня за дверь раньше, чем я успею продемонстрировать ему хоть какие-нибудь доказательства. Однако если Мира согласится нагнать на него страху, мне, может быть, и удастся вернуться на работу.

Сама же Мира была проблемой номер один. Ни мне, ни Анзелу не убедить ее действовать против своей воли. Прежде всего нужно уговорить ее остаться со мной. С ней и так было трудно ладить, а теперь, вооруженная мощью колдовских наук, она для нас просто недосягаема, да и еще представляет постоянную угрозу.

Когда я вспомнил об участи Пабло, по моему телу прошла крупная дрожь. В газету о таком событии не напишешь. Доказательств этому факту у меня не было, а на слово мне никто не поверит. Стоит только мне намекнуть об этом Мэддоксу, и я окажусь на пути в палату для буйнопомешанных, так что об этом и думать нечего. Вопрос о Пабло был решен. Что же мне сделать, что предпринять, чтобы удовлетворить запросы и Мэддокса и Миры? Задача не из легких. Я, не в пример мисс Шамвей, не обладал никаким сверхъестественным даром и не рассчитывал на колдовскую силу со стороны. Приходилось рассчитывать только на себя, обыкновенного журналиста. По моим двадцати пяти тысячам я вполне мог надевать траур. Мира, конечно, могла бы ими заинтересоваться, но в сложившейся обстановке лучше об этом и не заикаться. Даже двадцать пять тысяч вряд ли спасут субъекта, превращенного в бифштекс или гамбургер.

У меня появилось сильное искушение бросить все и удрать в Мехико. Я потеряю работу, но, по крайней мере, выпутаюсь из этой передряги. Мысль соблазнительная.

Раздался легкий стук в мою дверь, и вошла Мира. На ней была надета пижама цвета пламени и пунцовый халат. Она бесшумно закрыла дверь и прислонилась к ней. Мы смотрели друг на друга так, словно встретились впервые.

Я вдруг почувствовал в этой особе нечто совершенно новое. До сих пор она была темой репортажа, но теперь она со своими солнечными волосами, немного печальными глазами, как-то по-особому склоненной головой превратилась для меня в женщину, заставившую мою кровь сильнее добежать по жилам. Теперь, когда я в своих воспоминаниях возвращаюсь к этому моменту, мне кажется, что именно в то утро я и влюбился в Миру Шамвей.