Девора - Александр Операй

К среднему пирсу шел рельс тельфера от эллингов, плавно огибающий ремонтный сухой док, на стенах которого, как портреты в музее, висели старые покрышки с всклокоченным ржавым кортом. Там же находилась небольшая наблюдательная рубка.

Все остальное пространство гавани облепили моторные катера. Дюралевые плоскодонки, пригодные лишь для несерьёзной рыбалки и спортивные монстры с футуристической геометрией корпуса и линией из четырёх, а иногда и шести двигателей.

Игривая волна качала все это, как нежная мать. Бухта казалась живым существом.

______________

Она обошла каждый пирс.

Большая часть яхт пустовала. Остальные катали туристов вдоль побережья. Никто здесь не собирался в длительное плавание по открытому морю. Жизнь и так хороша.

В паре мест девушке отказали. Слишком мала. Никому не нужны проблемы со сбежавшими из дома подростками. Кто-то принял ее за блаженную и прогнал с матюками.

Были и те, кто смотрел на нее странным взглядом. Их глаза бегали по худющему телу девушки туда и сюда. Ноги, бедра, грудь, рот. Словно там прилип ценник.

—У тебя красивые губы,— сказал ей мужчина с толстым грубым лицом. На нем был поношенный, пропыленный костюм. От него несло алкоголем.

Уставшая. Разочарованная.

Она села на край пирса и свесила ноги.

В воде плавала рыбка. Блуждала между девушкой и ближайшим катамараном. Казалось, что она искала друзей и подруг. Но тени с поверхности держали ее здесь. Пугали. Не давали уплыть.

Девушка пересела в другое место, и рыбка юркнула в сторону мола и дальше на выход из бухты. Она помахала ей в след и вытерла слезы. День на исходе. Пора возвращаться домой.

Кто-то окликнул ее:

—Эй. Хватит реветь.

Блондинка стояла на корме старенькой яхты и улыбалась ей. Крупные белые зубы. Жилистая. Сильная. С фигурой борца. Слишком взрослая, чтобы заинтересовать девушку.

Она не ответила на ее улыбку.

—Извините. Я уже ухожу.

Блондинка пожала плечами и зашла с другой стороны:

—Эта красотка моя. И на ней есть свободное место.

Девушка критически оглядела посудину.

Яхта будто вчера вынырнула из преисподней, преодолев тысячи световых лет. И на этом пути, разбиваясь о волны, она потеряла былое величие, пережила сотни невзгод и стала чем-то другим. Здесь она сохла на солнце, словно труп неизвестного зверя, выброшенного прибоем на берег.

На такой развалюхе вряд ли можно куда-то добраться.

Но девушка ничего не сказала. У каждого корабля есть душа. Зачем обижать?

Блондинка заметила ее разочарование и поспешила объяснить:

—Это классика жанра. Корпус с длинным килем, транец кормы скошен… Она для тех, кто ищет романтики. Ветра под парусом. Здесь нет роскоши и комфорта, только стихия.

—Выбор настоящего моряка?

Хозяйка яхты хрюкнула и рассмеялась. Но вдруг осеклась и взглянула на девушку холодным, расчетливым взглядом.

—Деньги у тебя есть?

Океан бьется о берег.

Его ропот угрожающе мрачный.

Он шумит, как стиральная машина.

Девушка достает из-под платья потрепанный кошелек и показывает блондинке толстую пачку крупных купюр.

—Ты ограбила банк?

—Нет. Это наследство.

—Везет. Вот говорят, деньги дарят свободу. Можно уплыть на край света. Начать новую жизнь. Слышала про такое? Полная чушь. От себя не спастись.

Блондинка задрала футболку, обнажив накачанный пресс и часть груди. На левом боку у нее была татуировка. Некрасивая. Грубая надпись.

—Omnia mea mecum porto. Мое дерьмо всегда со мной.

Девушка улыбнулась.

—Ты плохой человек?

—Как и все здесь, подружка.

Блондинка спрыгнула с яхты на пирс. Вытерла грязные руки о шорты.

—В шестнадцать лет я родила мальчика. И отдала его чужим людям. Он теперь их, а мое всегда при мне.

Она ткнула большим пальцем в грудь. Так словно гордилась собой. И ей не было никакого дела до того, что о ней могли подумать другие люди. Весь ее вид говорил: «Я знаю себя».

—Можешь звать меня Линдеманн.

—Даутцен,— соврала девушка и, чтобы скрыть смущение, пожала блондинке руку.

—Любишь светлое пиво?

—Я никогда не пила алкоголь.

—Это проще простого.

Линдеманн потащила ее в сторону набережной. И дальше. Мимо туристов и зазывал. На край гавани, где у самой воды стоял бар-ресторан. Двухэтажное здание с видом на всю бухту.

______________

Они сидели за круглым столиком, высоко над водой, и Линдеманн небрежно швыряла остатки креветок и жаренные красные картофельные дольки в набегающий океан. Она вся перемазалась чесночным маслом, но так и ни разу не ополоснула руки в миске с водой и лимоном, которая по-сиротски одиноко стояла на краю столика.

—Креветки трудно испортить,— сказала Линдеманн и отправила в рот целых три,— давно я так вкусно не ела.

Девушка кивнула. Она кое-как справилась с бутылкой светлого пива и теперь чувствовала себя нехорошо. Время будто замедлилось. Солнце никак не хотело упасть в океан. И вечер застыл.

—Мой папаша любил средневековые замки. Все эти стены, ворота и рвы. Вот и назвал меня Линдеманн. В честь какого-то старого лорда.

—Ты могла бы взять себе новое имя.

—Мне все равно. Вставь перо в задницу — птицей не станешь.

—Так говорил мой отец.

—И куда это его привело?

—Он убил человека.

Линдеманн отрыгнула.

Она повертела в руках бутылку пива и ткнула ей в девушку.

—Я помню речь шла о каком-то наследстве. Ты сирота? Или как?

—Мать умерла.

—Хочешь забыть эту суку?

Девушка вздрогнула. Она уставилась на Линдеманн испуганным взглядом, словно перед ней сидела злая ведьма из сказок, которая видит скрытое и знает тайное.

Блондинка улыбнулась.

—Не пялься. Это ведь просто. Видишь мужчину — значит проблемы с отцом. Встретила женщину — там все испортила мать. Я психологии не заканчивала, но кое-что понимаю. Сама из дома сбежала в четырнадцать лет. С тех пор болтаюсь по свету.

—Возьмешь меня на корабль?

—Это яхта, подружка.

Линдеманн кивнула в сторону швартовочных пирсов. Там, в бронзовом свете заходящего солнца, качались мачты. И было в этом что-то тревожное. Уходящее. Словно завтра уже не наступит. И вот последний день на Земле.