Чужая Истина. Книга первая - Джером Моррис

на пару недель, до самых морозов. Ты ведь об этом спрашивал?

— Не спрашивал. Пойми правильно, я не скрываю своего интереса… но моя цель тебе известна. К чему задерживаться ещё на недели? К чему ждать больших холодов?

Маг не торопился с ответом. И вроде бы не размышлял о вопросе. Время шло, а он сидел себе, да потирал чёрную ерунду, поднеся руки почти к самому носу.

— Торопиться, конечно, ни к чему, — наконец начал Салагат, — но и уходить в сторону смысла не много. По сему закроем эту нелепую тему, а после поговорим о другом. Скажу только, что путь к цели, — он сделал паузу, глядя куда-то наружу, словно оценивая цвет неба, — путь к цели не может быть прямым. Сейчас его преграждают Слепые озёра. Десятки больших и малых озёр, раскинувшихся на многие мили. Лучше подождать пока их закроет надёжный лёд и пройти наверняка. Тогда можно будет легко преодолеть большое расстояние, значительно меньше продираясь сквозь береговые чащобы, разделяющие воду. Двум хромым там будет трудно. И не вполне безопасно.

Эйден молча смотрел в водянистые глаза колдуна. Огонь привычно потрескивал рядом. Казалось, что он всегда горел рядом с Салагатом.

— Ну что ж… если не уходить в сторону, — голос юноши чуть дрогнул, — можно и назад оглянуться. Знаешь, они повесили двух пришлых, возможно дезертиров. Одного прирезали, другого забил до смерти сам Иллур. А потом их повесили. Высоко над огнём. На неделю, не меньше.

— Да. Такое бывает. — Сухое морщинистое лицо ничего не выражало. Ровный и спокойный тон будто бы говорил даже больше слов.

Будто бы… Потому, что Эйден был уверен — колдуну это отвратительно.

— Я знаю, что не ты научил их такому. Хоть про старый жар и тому подобное все узнали от тебя. Так почему? С чего они решили приносить жертвы? Зачем какой-то там сущности человеческие жизни… или тела? И есть ли она вообще, эта сущность?

— С чего решили? — Маг чуть пожал плечами и облизнул пересохшие губы. — Потребность верить живёт очень глубоко внутри. Совсем рядом с готовностью жертвовать. Жизненный опыт учит, что для получения стоящего результата нужно поступиться чем-то весомым. Для обучения ремеслу — годами жизни, для отражения неприятеля — в лучшем случае друзьями и здоровьём, для удачной охоты… Они живут в опасном месте. Все места здесь опасны. И если совершаешь нечто такое, особенное, легче поверить, что сделал всё возможное для защиты.

— То есть, это чушь и сущность огня — случайная выдумка…

— Да, чушь. Но не выдумка. Я покажу тебе, но после. Помни, мы решили не сворачивать.

Эйден опустил голову и продолжил втирать мазь. Потом чуть откашлялся, не глядя на мага.

— Касия… Возможно она беременна.

— Возможно. И в том нет ничего плохого. Новая кровь — подарок, для живущих в изоляции. Не ври себе, это искусственное чувство вины. Она не была тебе дорога, как и ты ей. Такое бывает. Нередко.

Было легко понять, о чём речь. Перед Эйденом пронеслись обрывки воспоминаний. Знакомый деревенский трактир. Копна распущенных чёрных волос. Звуки ударов и ругань, доносящиеся из-за двери. Кровь на руках и испуганный шёпот Кэндис.

Мертвы… оба… Зря, теперь придется бежать.

— Ну хорошо. Ждать — так ждать. Лёд — так лёд. И, ты уж прости, но на пустой желудок ждать непросто. Нет ли чего-нибудь для гостя…

В этот момент что-то живое и тяжёлое мягко ухнуло о скалу, в нескольких шагах от входа в пещеру.

— Ощипаешь сам, — Салагат опустил руку, протягивая на открытой ладони нечто, напоминающее кулон. — А это тебе, подарок, чтобы голодным не ходил. Ну, чего сидишь? Слышал, где упал — так вперёд, пока кто другой не поднял.

Эйден осторожно выглянул из пещеры. Крупный дикий гусь лежал прямо посреди тропы, странно вывернув шею. На скале виднелись кровавые отметины и пара прилипших перьев.

Ощипать, выпотрошить и разделать птицу получилось быстро. Голод хорошо подгонял. Дуя на первые полусырые куски, Эйден всё равно обжигался, но ел с исключительным аппетитом.

— То есть смотреть на дичь обязательно? — разговаривать с набитым ртом было не слишком удобно, но любопытство требовало удовлетворения. — Ты ведь не видел гуся. Может просто представить и…

— Нет, просто представить не выйдет. Я именно видел стаю, видел конкретную птицу. Это другая техника, тебе пока рано.

— Угу… ладно, — в одной руке Эйден держал прут с истекающей жиром гусятиной, в другой — подарок Салагата. — Это ведь артефакт, верно? И ты сделал его недавно? Тут часть той латной перчатки, что я нашёл месяца полтора назад.

— Да, верно. Часть доспехов, травлёная в человеческой крови, и клюв ворона. Железо прижёг ещё вчера вечером, сегодня дошлифовывал. По кромке гравировка на старом наречии — «К Смерти». Нечто среднее между призывом и приказом повиноваться.

— Да-а… — уважительно протянул Эйден. — А почему именно так действует? От чего зависит? Почему качество шлифовки и тому подобное имеет значение?

— Предыдущий хозяин тех лат был готов к смерти. Ты ещё научишься чувствовать остаточную ауру сильных решений. Клюв же — просто олицетворение птицы, они все довольно похожи. Соединив образ мысли и восприятия с нужным духовным посылом, я получил желаемый эффект. А качество исполнения всегда отражается на удобстве использования. Это неизменное правило артефактики. Точно как подбить подошву сапог или затянуть подпругу седла. Сделаешь спустя рукава — натрёшь мозоли… а то и шею сломаешь.

— Понял. И теперь я могу так уронить любую птицу? Просто увидев?

— Умеренность — добродетель. — Салагат с лёгким осуждением глянул на юношу сквозь пряди спутанных волос. — И есть свои тонкости в применении. Освоишься. Немного похоже на дыхание с огнём. А теперь хватит чавкать. Я буду спать. Не практикуй сегодня слишком долго, пары часов будет достаточно.

Эйден мола кивнул, скрещивая под собой ноги и протягивая раскрытую ладонь к огню.

Беспощадное солнце разливает жар переливчатыми волнами. Воздух неподвижен и раскалён. Но люди, стоящие по обе стороны длинной площади, не собираются расходиться. Приветствуют, встречают его. Пот чертит бороздки на запылённых лицах, но робкая радость и благоговение светятся через грязь. Это искренние чувства, они греют куда глубже назойливого светила…

Но эхо пережитого ужаса всё ещё слышится в голосах, затянувших бессловные песнопения. В чёрных и карих глазах ещё заметны отблески недавнего страха. Почему он видит это? Просто