Данте Алигьери - Анна Михайловна Ветлугина

от нее. Выяснилась пренеприятнейшая вещь: Данте совершенно не мог находиться с ней под одной крышей. Голова гудела и кружилась, а все мысли складывались в одну: схватить ее на руки, унести отсюда и где-то там, куда не долетают звуки города, вечно смотреть в ее лицо.

Вдруг ему стало страшно. Она замужем. В памяти всплыло имя: Симоне деи Барди. Какой человек стоит за этим именем? А вдруг ее муж вспыльчив, как правитель Римини? За себя Данте не боялся, но воспоминание о судьбе несчастной Франчески привело его в содрогание.

Он решил срочно замести следы, чтобы никакая, даже самая мельчайшая тень не упала на любимую.

— Данте, ты тоже пишешь стихи? — послышался ее голос, снова всколыхнувший все его существо. — Мне было бы приятно послушать.

— Это не столь важно, — пробормотал Алигьери, не глядя на нее. Неожиданно он бросился к незнакомой даме, сидящей на другом конце зала, и рассыпался перед ней в довольно смелых комплиментах. Дама покраснела.

— Э-эй, не увлекайся, она замужем, — шепотом предостерег Форезе.

— Мужья — не самое страшное творение Господа, — прошептал в ответ Данте, чуть громче допустимого. Это услышала не только дама, но и Беатриче, которая недовольно отвернулась. А незнакомую даму происходящее, похоже, начало веселить. Она подбадривающе улыбнулась и явно ожидала продолжения. Молодой человек в смятении оглянулся на Форезе, но тот отошел к столу, за которым хозяин дома уже объяснял условия поэтического состязания.

Данте было не до стихов. Он страдал от нестерпимой душевной боли. Ему хотелось броситься с Понте-Веккьо в реку или погибнуть в бою. В этот самый момент Гвидо Кавальканти позвал его принять участие в состязании, выказав надежду на более удачные строфы, которые «могли бы оставить след в чутком сердце». Собственно, ради этого Данте здесь и появился. Он давно искал повода познакомиться с Гвидо поближе. И вот сейчас представился такой удачный случай…

Гвидо выбрал в качестве темы состязания любовь. Не сладостную, не безмятежную и не жертвенную. Кавальканти интересовал тяжелый любовный недуг, сжигающий человека.

— По традиции право начать мы уступаем новичку. — Звучный голос Гвидо наполнил собой зал. — В чем-то первому легче — ему не надо искать рифмы к строфам соперников. С другой стороны, именно от него будет зависеть стиль нашего состязания. Итак, любезный друг, имеете ли вы смелость…

…Это походило на изощренное издевательство — заставлять человека выносить свои мучения на публику. Впечатление усугублялось презрительным взглядом короля поэтов, а где-то в соседней зале находилась Она. И вдруг, сметая отчаяние, будто порыв свежего ветра, возникла музыка стиха:

Любовь сжигает нежные сердца,

И он пленился телом несравнимым,

Погубленным так страшно в час конца…

Любовь, любить велящая любимым…

Любовь вдвоем на гибель нас вела…

Данте прочитал эти строки и, не выслушав ни мнений по поводу своего творчества, ни продолжения темы, выскочил на улицу.

Стояла теплая погода, но его трясло, будто в лихорадке. Стараясь унять дрожь, он прислонился к стене дома и закрыл глаза. Послышались торопливые шаги — из дома выбежал Форезе.

— Ну что же ты! — напустился он на приятеля. — Уйти, когда тебя, наконец, заметили! Совсем не мудро, если не сказать грубее.

Данте молчал. Биччи внимательно посмотрел на него:

— Э, да ты болен! Не иначе как Гвидо поразил твою душу этим страшным и многозначительным любовным недугом. Но я знаю, как тебе помочь. Пойдем!

Для начала зашли в таверну, где Форезе усердно поил друга вином. Потом, положив его руку себе на шею, для устойчивости, потащил к городским воротам.

Там находилась еще одна таверна. За столами сидели несколько крикливо одетых женщин. Они радостно загомонили, увидев Форезе, — видно, хорошо знали его.

— Помогите моему приятелю, — попросил их толстяк, — волею роковой судьбы он влюблен в замужнюю даму.

— И всех делов-то? — хихикнула одна из них. — Пусть подождет немного. Все эти замужние только в первый год строят из себя примерных жен. А потом уж разберутся, что к чему — и ничем не отличаются от нас.

Форезе развел руками:

— Нам, к сожалению, попалась праведница.

— Ну коли так, стоит ли тратить на нее свою жизнь? — удивилась женщина. — Вон сколько красавиц кругом, полная Флоренция! Да и мы неплохи, ну не правда ли, Биччи? Кстати, почему ты еще до сих пор не купил вина своим верным подружкам?

Данте, одарив толстяка возмущенным взглядом, двинулся к выходу.

— Эй! — закричал тот, бросаясь следом. — А как же лечение?

Он догнал приятеля уже на улице.

— Не стыдно тебе? — мрачно поинтересовался Алигьери. — Утром в церковь, а накануне — в дом терпимости?

— А что, собственно? — хмыкнул Форезе. — На сегодня мой долг отдан, почему я не могу развлечься? Церкви отсюда даже не видно, а веселые подруги никому еще не повредили. Да и твое ханжество мне, по правде говоря, не вполне понятно. Ты учился в Болонье, тамошние блудницы славятся не в пример выше флорентийских.

— Кто тебе дал право обвинять меня? — вспыхнул Данте.

— Э-э, тихо, я не сказал о тебе ничего плохого. — Толстяк терпеть не мог бурного выяснения отношений, а перспектива драки приводила его в глубокую тоску. — Не нравится, так иди домой и поспи.

— Уже иду. И не смей больше предлагать мне подобного!

Толстяк с опаской посмотрел вслед уходящему приятелю. Алигьери особой силой не отличался, но в такой ярости и слабак может ненароком угробить. Неужели эта замужняя дама так дорога ему?

Продажные красотки обрадовались возвращению Форезе.

— Мы уж боялись, что он убьет тебя, — сказала одна из них, краснощекая брюнетка, — как зыркнет своими глазищами, как зыркнет!

Рыжеволосая толстушка поинтересовалась:

— Поди аристократ? Нос у него тонкий и руки, как на картине.

— Толку-то с его рук, коли он марать их не хочет, — проворчала брюнетка, — не приводи его больше, Биччи, скучный он.

— А не пора ли нам купить вина? — заглянула в глаза толстяку самая молодая из женщин.

К столу подошел подавальщик. Форезе начал снимать с пояса кошель, и тут дверь с грохотом распахнулась. Женщины испуганно завопили, увидев Данте с обнаженным кинжалом в руке.

— А ну-ка иди домой, презренный развратник! — Он приставил кинжал к горлу приятеля. — Разве ты забыл, что женат?

— Но моя жена… ее бесконечное нытье… — начал было Биччи. — О нет! Иду, иду! — засуетился он, почувствовав холод лезвия на своей шее.

— Э, лучше б он был скучным, — разочарованно скривилась брюнетка, наблюдая, как Форезе послушно бредет к выходу, — лишил нас такого хорошего кавалера! Ни себе, ни людям!

Данте и Форезе почти ощупью брели по темным переулкам.

— Ну почему твой обличительный приступ не