Данте Алигьери - Анна Михайловна Ветлугина

произошел раньше, когда еще не стемнело! — причитал толстяк. — Сейчас ведь ничего не стоит сломать ногу, упав в какую-нибудь канаву!

— Твоей семье это пошло бы на пользу, — отозвался Алигьери, — меньше бы бегал по злачным местам, деньги были бы целее, и жена перестала бы ныть. Хочешь, я сильно толкну тебя, исполнив тем самым свой дружеский долг? Там справа наверняка та самая канава.

— Да я и сам могу без твоей помо… ай!!! — Форезе поскользнулся, но в последний момент успел схватиться за рукав приятеля.

Данте расхохотался:

— Ты и вправду всемогущ! Купи тогда новое одеяло своей жене, а то из-под старого у нее ноги вылезают и ей приходится спать в чулках.

— Что за богомерзкую ересь ты несешь!

— Я не прав? Она уже научилась засыпать с поджатыми ногами?

Биччи, сердито засопев, парировал:

— Зато не с поджатым хвостом, как некоторые. Это надо же: испугаться какой-то дамы и упустить самого Гвидо Кавальканти! Хоть ты и мой будущий родственник, Алигьери, но я честно скажу тебе: любезный друг, ты осел.

Он произнес это слово и с опаской глянул на Данте — как раз лицо ему осветил тусклый отблеск факела, висящего над входом в очередную таверну. Но тот, похоже, не услышал конца фразы, углубившись в свои мечтания.

— Она не какая-то, Форезе, — тихо сказал он наконец, — она, будто аллегория, скрепляющая собой все мои помыслы. Я помню ее с детства и… — будто проснувшись, он тряхнул головой, — впрочем, Бог с нею. Скажи мне лучше, как зовут ту, вторую даму?

— Джованна, — вспомнил Биччи, — но друзья всегда зовут ее Примавера.

— Ты серьезно? Господи, как же это красиво!

— Что красиво? — Толстяк встал на цыпочки, пытаясь разглядеть выражение лица Данте. — А не бредишь ли ты, друг любезный?

— Какой уж тут бред! Чистая логика, — весело объяснил Алигьери, — Примавера ведь означает не только «весна», но также «идущая впереди». Если растолковать именно так, вполне естественно сопоставить настоящее имя Примаверы — Джованна с именем Иоанна Крестителя — предтечи Христа! Какая безупречная красота! Решено, я буду ее официальным поклонником.

— Э! Она ничего, конечно, но у нее муж. И вообще кощунство… — пытался возразить Форезе, но весьма вяло. Он уже понял, что логика у его друга своя собственная и сделана она из каленого железа.

* * *

Превратить свои чувства в категории философии и теологии — вот настоящая магия Данте. Здесь нет ничего общего с попыткой «поверить алгеброй гармонию». Поэт даже не думает разложить свою жизнь на винтики, подвергнув ее систематизации и анализу, он просто угадывает в ней знаки, совпадающие с Евангелием или… дорисовывает их. Любовь к Прекрасной Даме, которой не суждено реализоваться, становится мощным средством постижения Бога. И потом, когда возлюбленная умирает, — поэт находит утешение в мистических числовых конструкциях.

«…Я говорю, что, если считать по обычаю Аравии, ее благороднейшая душа вознеслась в первый час девятого дня месяца; а по счету, принятому в Сирии, она покинула нас в девятом месяце года, ибо первый месяц там Тизирин первый, называемый у нас октябрем; а по нашему исчислению, она ушла в том году нашего индикта, считая от Рождения Господня, когда совершенное число завершилось девять раз в том столетии, в котором суждено ей было пребывать на этом свете, она же принадлежала к роду христиан XIII века. Причина, по которой число „девять“ было особенно ей любезно, быть может, следующая: согласно с Птолемеем и христианской истиной, девять — число движущихся небес, а, согласно с общим мнением астрологов, упомянутые небеса влияют на дольний мир в соответствии с их взаимной связью; отсюда следует, что число это было столь ей свойственно, ибо при ее зачатии все девять небес находились в совершеннейшей взаимной связи. Вот одна из причин; но, рассудив утонченнее и не отступив от непреложной истины, число это было ею самой; я говорю о сходстве по аналогии и так понимаю. Число „три“ является корнем девяти, так как без помощи иного числа оно производит девять; ибо очевидно, что трижды три — девять. Таким образом, если три способно творить девять, а Творец чудес в Самом Себе — Троица, то есть Отец, Сын и Дух Святой — три в одном, то следует заключить, что эту даму сопровождало число „девять“, дабы все уразумели, что она сама — девять, то есть чудо, и что корень этого чуда — единственно чудотворная Троица. Быть может, более утонченные в мыслях люди смогли бы прибегнуть к еще более сложным доводам, однако я привожу тот, который пришел мне на ум и который наиболее мне нравится»[35].

Именно на такую логику опирался наш герой и считал этот путь единственно возможным. В начале XI песни «Рая» есть такие строки (1–12):

О безрассудство всех земных забот!

Под бременем нелепых силлогизмов

Наш падший дух крылами землю бьет.

Те медицины мудрых афоризмов

Искали, тех взманил духовный сан,

Царили третьи с помощью софизмов;

Тот руку запускал в чужой карман.

Иной служил отчизне благородно,

Тот страстью был, тот ленью обуян.

Лишь я один из всех людей свободно

Вознесся с Беатриче к небесам

К приему славному стезей угодной!..[36]

Эти строки созданы поэтом в самом конце жизни, как подведение итога. Сейчас мы говорим о совсем другом периоде его жизни, ему чуть больше двадцати, примерно 1288 год. Промежуток между окончанием учебы в Болонском университете и участием в сражении с аретинцами на Кампальдино, которое произошло 1 июня 1289 года.

Глава девятая. Поэтические беседы

Продолжим реконструировать первую часть «земной жизни» нашего героя, протекавшую в родном городе.

Друг Данте, поэт Гвидо Кавальканти был женат на дочери гибеллина Фаринаты дельи Уберти, официального врага рода Алигьери. Считал ли сам Данте Фаринату врагом?

Действительно, предки Данте, будучи гвельфами, дважды пострадали от гибеллинского лидера Фаринаты. В первый раз это произошло в 1248 году, когда гибеллинам на помощь пришла конница императора Священной Римской империи Фридриха II. Тогда всех влиятельных гвельфов изгнали за пределы Флоренции, а их дома разрушили. Не прошло и трех лет, как они вернулись, накопили силы и в 1258 году прогнали Фаринату и всех его сторонников. Те обосновались в Сиене и при поддержке короля Сицилии Манфреда (внебрачного сына Фридриха II) в 1260 году сделали ответный ход, разбив гвельфов наголову близ замка Монтаперти на реке Арбии. Об этом сражении Данте упоминает в III песни «Чистилища».

По итогам битвы при Монтаперти гибеллины завоевали почти всю Тоскану, кроме Лукки. Правители гибеллинских городов собрались в Эмполи, чтобы решить