Алая Вуаль - Шелби Махёрин

мне кожу. Почему она не обездвижила меня? Почему нет веревок? Нет цепей? Словно почувствовав мои мысли, она наклоняется вперед, закрывая тенью половину своего прекрасного лица. — Какой ловкий поворот фразы — хотя ты, несомненно, вежлива, ты одновременно просишь у меня разрешения спросить и продолжаешь спрашивать без моего разрешения.

— Я… — Я снова моргаю, стараясь не отстать от этой странной женщины. — Мои извинения, мадемуазель. — Но когда она продолжает просто смотреть на меня — эти огромные глаза слишком пристально смотрят на мое лицо, — я начинаю искать, что бы еще сказать. Что-нибудь еще. Мне нужно еще несколько мгновений до прихода Лу и остальных. — Прошу простить мое невежество, но вы совсем не такой, как я ожидала.

— Правда? И чего же ты ожидала?

Я нахмурила брови.

— Если быть до конца честной, я не знаю. Жестокости? Общей недоброжелательности? Вы убили пять человек.

— О, она убила гораздо больше, — вклинивается другой голос, тот самый, и я чуть не выпрыгиваю из кожи, пискнув и обернувшись, чтобы встретиться взглядом с фигурой, стоящей прямо за мной.

Он.

Холодный мужчина.

Он стоит слишком близко — слишком молча — и наблюдает за мной с насмешливой ухмылкой. Щеки вспыхивают, я сжимаю грудь и пытаюсь говорить, не задыхаясь, не выдавая внезапно участившегося пульса.

— Как долго ты там стоишь?

Когда он смеется, смех получается низким и опасным.

— Достаточно долго.

— Да, но это довольно невежливо… — Однако слова быстро слетают с языка. Невежливо скрывать свое присутствие в компании, но еще более невежливо сбить беззащитную женщину с ног и затащить ее в свое грязное логово беззакония. Этот мужчина сделал и то, и другое. При всей своей рафинированности он, похоже, пропустил несколько важнейших уроков этикета. — Почему я здесь? — вместо этого спрашиваю я. — Вы планируете обескровить меня, как Бабетту и остальных?

— Возможно. — Сцепив руки за спиной, он обходит меня с хищной грацией. Свет свечей окрашивает его суровые цвета — белый цвет кожи, серебро волос, черный цвет плаща — почти в золотой цвет. Однако это ничуть не смягчает его. Его глаза наливаются кровью, когда встречаются с моими. — Ты рассказала своему маленькому другу о розах?

— Почему вы хотите это знать?

— Ты должна ответить ему, — говорит Одесса со своего места на шкатулке из черного дерева. — Мой кузен становится очень нудным, если не добивается своего.

Черные глаза мужчины смотрят на нее.

— Наверняка это семейная черта.

— Не надо быть колючей, дорогая.

Когда он наконец останавливается передо мной, я поднимаю лицо, притворяясь упрямой, хотя на самом деле не могу отвести взгляд. Я никогда не встречала мужчину с такими тонкими и такими дикими чертами лица. И все же беспокойство пробегает по позвоночнику, когда он проводит пальцем по моему подбородку.

— Кто… кто вы? — спрашиваю я.

— Меня гораздо больше интересует, кто ты, питомец.

С драматическим вздохом Одесса соскальзывает с крышки своей коробки.

— Действительно, кузен, в будущем тебе следует быть более конкретным. Я следовала твоим инструкциям до мелочей. — Она поднимает три пальца, обнажая черные ногти, длинные и злобно острые. На костяшке пальца поблескивает ониксовый камень, соединенный тонкой серебряной цепочкой с браслетом на запястье. — Черные волосы, малиновый плащ, спутница Госпожи Ведьм. Она отвечает всем трем критериям — и, конечно, пахнет как Алая Дама, но… — Ее сливовые губы сжались, и они вместе смотрят на меня с подозрением, которое выглядит абсурдно. — У нее нет шрамов.

Опять это слово — шрамы. А разве Одесса сказала, что я пахну как Алая Дама? Как я могла…

Осознание проносится низко и стремительно в моем животе — до тошноты, — когда все части встают на свои места, но я стараюсь сохранять бесстрастное выражение лица, прекрасно понимая, что они пристально смотрят на меня. Я прекрасно понимаю, что на мне все еще плащ Коко.

Я не единственный спутник Госпожи Ведьм с черными волосами.

На крыльях этого осознания приходит другое, не менее леденящее: У другой были целые созвездия — она вырезала на левой ноге все двенадцать звезд Вудвоза. Эти люди знали Бабетту. Они знали ее достаточно близко, чтобы видеть ее босые ноги, помнить конфигурацию ее шрамов. Они убили ее. В груди заклокотала уверенность. Они убили ее, а теперь… теперь они охотятся за Коко. Любопытно, что это знание не заставляет мое сердце колотиться или руки дрожать, как должно. Нет. Я выпрямляю спину и отшатываюсь от прикосновения мужчины.

Они не получат Коко.

Нет, если я могу помочь.

— Неужели? — Несмотря на все мои усилия, его хватка сжимается на моем подбородке, и он наклоняет мое лицо вперед-назад в поисках шрамов, его взгляд касается моих глаз, моих скул, моих губ, моего горла. В последний момент его челюсть застывает. — Как тебя зовут? — наконец спрашивает он, и его голос становится мягче. Зловещий. Я знаю, что лучше не обращать на него внимания. Мои инстинкты снова и снова трепещут, предупреждая меня оставаться неподвижной, предупреждая, что этот мужчина — нечто большее, чем кажется.

Когда я тяжело сглатываю и замираю, обдумывая свой ответ, его глаза отслеживают движение.

— Почему вы хотите знать? — наконец спрашиваю я.

— Это не ответ, питомец.

— Это тоже не ответ.

Скривив губы в досаде, он отпускает мой подбородок, но все облегчение исчезает, когда вместо этого он приседает передо мной, его глаза оказываются прямо на одной линии с моими. Я изо всех сил стараюсь не обращать внимания на то, как его предплечья упираются в колени, как сцепляются его пальцы, когда он рассматривает меня. Обманчиво непринужденно. У него большие руки, и я не понаслышке знаю, насколько они сильные. Он может пережать мне горло за секунду. Словно прочитав мои мысли, он пробормотал:

— Будет гораздо приятнее, если ты будешь хорошо играть.

Я повторяю его слова.

— А если я откажусь?

— В отличие от тебя, у меня есть средства, чтобы заставить тебя согласиться. — Он мрачно усмехается. — Однако, опять же, они не будут приятными и не будут вежливыми. — Когда я ничего не говорю, закрывая челюсть, его глаза сужаются. Его колено задевает мою голень, и даже от этого легкого прикосновения у меня по позвоночнику бегут мурашки, поднимая волосы на шее. В этой позе, почти на коленях у моих ног, он должен выглядеть покорным, возможно, благоговейным, но он не может быть более властным. Он наклоняется ближе. — Мне рассказать тебе, что именно я намерен с тобой сделать?

— Я же говорила, что он может быть нудным. — Подойдя к свече, Одесса берет со столика под ней свиток. Развернув его без интереса, она отбрасывает его в сторону