Алая Вуаль - Шелби Махёрин

и выбирает другой. Обращаясь к кузену, она говорит: — Поторопись, Михаль. Я хочу поскорее покинуть это мерзкое место.

— Ты сказала, что жаждешь свежего воздуха, кузина.

— Воздух в Цезарине далеко не свежий, и не думай, что я не услышала осуждения в твоем голосе. Воздушные ванны приносят огромную пользу здоровью. — Она взмахивает рукой и перебирает другие свитки, ее внимание уже рассеялось. — Неужели ты всегда должен быть таким закрытым? Немного времени, проведенного за голым окном, может пойти тебе на пользу…

— Хватит, Одесса.

К моему удивлению, она подчиняется без протеста, не закатывая глаз и не бормоча оскорблений под нос, и это немедленное повиновение выглядит более зловещим, чем любая угроза, которую мог бы произнести мужчина. Лу рассмеялась бы ему в лицо. Жан-Люк напал бы через секунду.

Подозреваю, что оба они были бы уже мертвы.

Мужчина — Михаль — делает размеренный, контролируемый вдох, прежде чем вернуть свое внимание ко мне, но даже я вижу, что его терпение иссякает. Он вскидывает бровь, его глаза становятся еще темнее, чем прежде. Ровные, пугающе черные. — Ну что? Каким я тебе придусь, питомец? Приятный или неприятный? — Я решительно смотрю на него, пока он не кивает с мрачным удовлетворением. — Очень хорошо.

— Козетта. — Я произношу это имя сквозь стиснутые зубы, не желая разрывать зрительный контакт. Хороший лжец никогда не отворачивается, не колеблется и не опускает руки, но я никогда не была хорошим лжецом. Теперь я молю Бога помочь мне стать им. — Меня зовут Козетта Монвуазен.

Его лицо еще больше мрачнеет от очевидной лжи.

— Ты Козетта Монвуазен?

— Конечно, я.

— Сними плащ.

— Я… Что?

Возможно, он видит панику в моих глазах, чувствует внезапное напряжение в моем теле, потому что он наклоняется еще ближе. Его ноги прижимаются к моим. Его губы кривятся в жесткой ухмылке.

— Снимите плащ, мадемуазель Козетта, и покажите нам свои шрамы. Как у Алой Дамы, у вас они должны быть.

Я вскакиваю на ноги — отчасти чтобы изобразить возмущение, отчасти чтобы избежать его прикосновения, — и стул за моей спиной падает на пол. Одесса поднимает взгляд от своих свитков, любопытство разгорается, а мои щеки пылают, а руки сжимаются. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, — молю я, — но теперь я не могу повернуть назад. Я должна солгать так, как не лгала никогда прежде.

— Как вы смеете, мсье? Я Алая принцесса, и я не позволю, чтобы со мной разговаривали в такой непристойной и привычной манере. Вы сами сказали, что чувствуете магию, текущую в моих жилах. Очевидно, что я в меньшинстве, поэтому, пожалуйста, послушайте свою кузину и осуществите все свои планы на этот вечер. Давайте не будем затягивать неприятности. Скажи мне, чего ты хочешь, и я постараюсь исполнить ваше желание — или убейте меня здесь и сейчас. Я не боюсь смерти, — добавляю я, устремляя на него свой самый свирепый взгляд, — так что не вздумайте пугать меня пустыми угрозами.

Все еще приседая, совершенно невозмутимый, он наблюдает за моей тирадой с язвительным равнодушием.

— Лгунья.

— Прошу прощения?

— Ты лгунья, питомец. Каждое слово, произнесенное тобой с момента нашей встречи, было ложью.

— Это не…

Он щелкает языком в мягком порицании, качает головой и медленно поднимается на ноги, словно разворачивающаяся тень. Я не могу не сделать шаг.

— Как вас зовут? — спрашивает он, и что-то в его голосе — возможно, внезапная неподвижность — предупреждает, что это в последний раз.

— Я уже говорила вам. Я Козетта Монвуазен.

— Ты жаждешь смерти, Козетта Монвуазен?

Подсознательно я отступаю еще на шаг.

— Конечно, я не жажду смерти, но смерть неизбежна, мсье. Она рано или поздно настигает всех нас.

— Правда? — Он сокращает расстояние между нами, казалось бы, не двигаясь. В одну секунду он стоит, сцепив руки за спиной, вон там, а в следующую — прямо здесь. — Ты говоришь так, будто знаешь ее.

Я резко выдыхаю.

— Как вы…

— Может быть, она уже нашла тебя? — Он поднимает бледную руку к моему воротнику. Я напрягаюсь, но он лишь дергает за веревочки плаща Коко, и тот падает к нашим ногам, рассыпаясь пунцовой тканью. Он смахивает волосы с моего плеча. Мои колени начинают дрожать.

— К-кто?

— Смерть, — дышит он, низко наклоняясь, чтобы вдохнуть аромат изгиба моей шеи. Хотя он не касается меня, я чувствую его близость, как легкие пальцы, проходящие по моему горлу. Когда я задыхаюсь и отстраняюсь, он выпрямляется, нахмурившись — безразлично, возможно, не обращая внимания, — и снова смотрит на Одессу. — В ее жилах не течет магия крови.

— Нет, — беззаботно отвечает она, продолжая читать свои свитки. Полностью игнорируя нас. — Зато есть что-то другое.

— Ты узнаешь запах?

Она поднимает изящное плечо.

— Совсем нет. Но он не совсем человеческий, не так ли?

Я перевожу взгляд с одного на другого, когда между ними воцаряется молчание, уверенное в том, что я ослышалась из-за бешеного стука моего сердца. Когда никто из них не говорит — не фыркает в недоумении и не смеется над собственной остроумной шуткой, — я качаю головой и подхватываю с пола плащ Коко.

— Вы оба сильно ошибаетесь. — Набросив его на плечи, я втягиваю руку в левый рукав. Щеки все еще горячие, я нажимаю на защелку, и ее нож скользит в мою ладонь.

Лу и остальные уже должны были прибыть. Либо они не могут найти мой след, либо я уже потерялся в море. Впрочем, причина уже не имеет значения. Следствие остается неизменным. У меня мало времени, и нельзя позволить этим существам разгуливать на свободе. Если они покинут корабль, то, несомненно, возобновят свою охоту на Коко, а здесь — сейчас — у меня все еще есть элемент неожиданности. Мой взгляд перемещается от глаз Михаля к его ушам, носу и нижним частям тела.

Он изгибает бровь.

Неважно, против кого ты выступаешь, Селия, — у всех где-то есть пах. Найди его, ударь изо всех сил и убирайся оттуда.

Глубоко вздохнув, я бросаю осторожность на ветер и делаю выпад.

Между одним мигом и следующим Михаль снова делает движение, и вдруг он оказывается не передо мной, а прямо позади, захватывает мое запястье и выкручивает, поднимая нож в моей руке к собственному горлу.

— На твоем месте я бы этого не делал, — дышит он.

Глава 11

Ад Пуст

В моменты крайнего напряжения человеческий организм часто запускает психологическую реакцию борьбы или бегства. Я помню, как Филиппа описывала мне это в детстве — сухость во рту, туннельное зрение, неглубокое дыхание. Уже тогда я знала,