Перед восходом солнца - Герхарт Гауптман

мной, красоточка, в кусты,

Там старую, с дуплом, я знаю иву,

Там крика петуха не раздавалось,

Не слышно шума волн, там я тебе

На дудочке волшебной поиграю,

По прихоти которой пляшут все.

Раутенделейн

(Уклоняясь от Фавна.)

Как, я? С тобой?

(Насмешливо.)

Скажите, тут как тут!

Ах, козлоногий, мохноногий плут!

Тебя во мху лесная ждет жена,

Я слишком чистоплотна и стройна,

С своей козлиной вонью прочь иди,

Скорей к своей козлихе припади,

Она тебе рожает каждый день,

А в праздник ей троих родить не лень,

В неделю девять маленьких козлят,

Прегрязненьких, прегаденьких на взгляд!

Ха, ха, ха, ха!

С заносчивым смехом уходит в хижину.

Никельман

Брекекекекс, проклятый дикий шмель,

Чтоб молния тебя!

Лесной Фавн

(После тщетной попытки схватить девушку останавливается.)

Да, это штучка.

Вытаскивает короткую трубку и раскуривает ее, чиркнув серной спичкой по копыту.

(Пауза.)

Никельман

Ну, как там у тебя?

Лесной Фавн

Да так, никак.

Вот тут внизу тепло у вас, уютно.

У нас вверху свистит и воет ветер.

Над краем скал надувшиеся тучи

Нависнут и, как выжатая губка,

Всю воду оставляют под собой.

Ну, прямо, свинство.

Никельман

Расскажи, приятель,

Что нового еще?

Лесной Фавн

Да что же, брат?

Вчера съел первый репчатый салат,

А нынче утром из дому иду,

С горы спускаюсь вниз,

В высокий лес, где совы собрались,

И всюду вижу новую беду.

Дневной грабеж и там и тут,

Копают землю, камни бьют.

Но, право, ничего так не противно мне,

Как эти церкви с их стенами,

Часовни с тусклыми огнями,

И этот скверный звон, на башнях, в вышине!

Никельман

Еще вот с хлебом тмин начнут они мешать.

Лесной Фавн

Да, да, делишки наши плохи,

Что толковать! Но эти ахи, эти охи

Нам не помогут. Будет унывать!

У пропасти, над самой бездной,

Громадой каменно-железной,

Она стоит,

Вещь прямо небывалая на вид,

Со шпилем, с окнами цветными,

И острыми и расписными,

С высокой башней, и с крестом,

Украсившим вверху неслыханный тот дом.

Не улучи я миг счастливый,

Уж верно, он бы каждый час

Своим гуденьем мучил нас,

Проклятый колокол, он выл бы, зверь крикливый,

И преспокойно бы качался в вышине!

Но нет, он утонул, он в озере, на дне.

Да, черт возьми, скажу, сыграл я штучку славно!

Стою я средь травы, облокотясь на ель,

Гляжу на церковку, жую себе щавель,

Глазею и жую исправно.

Вдруг предо мной, у самых ног,

На камень падает кровавый мотылек.

Я вижу, как трепещет он и бьется,

И хоботком своим трясет,

Как будто голубой коровий цвет сосет.

Зову его – качнулся, и несется,

И на моей руке затрепетал.

Я тотчас же в нем эльфа распознал.

Тут мы пустились в разговоры,

Ну, тары-бары, лясы, вздоры:

Что, мол, в пруде

Лягушки уж икру метают на воде,

И что теплее ночи стали,

И то и се, – забыл, о чем болтали.

В конце концов – ну плакать мотылек.

Я утешать его как мог;

И он опять за разговоры:

Вот, говорит, беда, они идут, как воры,

Разбойники: бичи звучат,

«Гу-гу», «го-го», «гу-гу» кричат.

Тревожат горные вершины

И что-то тащат из долины,

Железную там бочку, или что,

Не ведает никто;

Взглянуть, так страшно, что за чудо,

На люд лесной в ветвях и мхах

Напал жестокий страх,

Все в глушь запрятались, дрожат, глядят оттуда.

Решили пришлецы

Повесить чудище на башне

И звон послать во все концы,

Чтоб был он пыткой нам всегдашней,

Железным языком бренчал

И честный род лесной замучил, застучал.

Я говорю: «гм-гм», мигнул,

И эльф на землю соскользнул.

А я сейчас без замедленья,

Без обещаний и угроз

Тайком пробрался в стадо коз

И принялся за угощенье,

Сосал-сосал, что было сил,

Три толстых вымени до капли осушил,

Набил живот до отвращенья,

И марш туда, где перевоз,

А там их сонмище вверху уж собралось.

Я думаю: шалишь! Немножечко терпенья!

И ну ползти

За ними следом, по пути,

Среди камней, по-за кустами,  —

И вижу: восемь кляч с дрожащими ногами,

В пеньковой сбруе, все в поту,

Влекут чудовище, влекут на высоту,

Храпят, и медлят, и опять

Всей силой тянутся, чтоб вверх его поднять.

Я не дремлю: в телеге доски гнутся,

Тяжелый колокол чуть держат, подаются.

Как добрый дух лесной, помог я им тянуть.

Близ самой пропасти был путь:

Ну, вам уж время отдохнуть,

А я за дело!

Хватаю колесо – и спицу отмахнул,

Качнулся колокол, скользнул,

И загудело.

Еще удар, еще толчок,

И – вверх ногами он,

и прямо в пропасть – скок.

Да, это был прыжок! Запел же он,

И гул, и стон,

И шум, и звон со всех сторон.

С утеса на утес железный шар скользил,

И пел, звонил, что было сил.

И, брызнув, приняла его внизу вода,

Пусть там покоится, пусть там лежит всегда.

Во время рассказа Лесного Фавна начало смеркаться. Несколько раз к концу его рассказа из лесу доносится слабый зов о помощи. Теперь появляется Гейнрих. Гейнрих, совершенно измученный на вид, делает усилия, чтобы дотащиться до хижины. Лесной Фавн тотчас же исчезает в лесу, Никельман – в колодец.

Гейнрих

Тридцати лет. Колокольный литейщик. Бледное, скорбное лицо.

Эй, кто там? Отворите! Отворите!

Сорвался я, дорогу потерял я.

Эй, помогите! Силы – больше – нет.

Без чувств падает на траву около входа в хижину.

Багряная полоса облаков над горами. Солнце зашло. Веет прохладный ночной ветер над лугом. Старая Виттихен с корзинкой на спине, прихрамывая, выходит из лесу. Белые как лунь волосы распущены. Лицом она напоминает скорее мужчину, чем женщину. Борода как пух.

Старая Виттихен

Рутандля, где ты? Выйди, помоги мне!

Так много набрала – тащить невмочь.

Рутандля! Да иди же! Силы нет!

Куда запропастилася она?

(Вслед пролетающей мимо летучей мыши.)

Эй, старая летучка, слушай, что ли!

Еще успеешь зоб себе набить.

Слышь, что ль! Влети в оконце слуховое,

Взгляни, девчонка в доме, что ль? Скажи,

Чтоб шла сейчас. А то гроза сберется.

(Грозясь на небо, озаренное зарницами.)

Эй-эй! Не сумасшествуй! Подержи

Немножечко своих козлят в закуте!

Ишь, красной бородой своей пугает.

Постой! Рутандля! Где же ты, Рутандля!

(Подзывая белку, которая прыгает через дорогу.)