Черное солнце - Карина Халле

верно? Такая девушка, как ты, не должна существовать.

Такая девушка, как я.

— А до тех пор мы будем любить тебя, — добавляет она. — И ты полюбишь нас. И мы будем притворяться, что счастливы, хотя глубоко внутри знаем, что часы тикают.

— Хорошо, — говорю я тихим голосом.

Я бросаю взгляд в зеркало заднего вида.

Теперь Абсолон ведет машину.

Он ухмыляется, обнажая клыки, сверкающие в лунном свете, и одним плавным движением выворачивает руль, набирая скорость, а затем машина прорывается через ограждение, и мы падаем вниз, вниз, вниз.

Падаем.

Летим.

В ледяную воду.

Последнее, что я вижу, — это огни Сан-Франциско.

• ✤ •

— Может, нам ее разбудить?

Отвечает спокойный, элегантный голос.

— Она проснулась. Просто еще не осознает.

Я проснулась, но едва ли. Мой разум продолжает погружаться во тьму.

Только это не полная тьма. Там есть картинки.

Кровь, разбрызганная по стенам.

Клетки организма, бегущие по венам.

Бьющееся сердце.

Есть образы оргий, твердые и эрегированные члены, погружающиеся внутрь людей, крики удовольствия и агонии, извивающиеся тела под телами на окровавленных атласных простынях.

Внутри меня есть ощущение какого-то зверя, который хочет вырваться из моей кожи, убежать и трахнуться.

Есть и другое существо, рожденное из лунного света и тьмы, которое хочет спрятаться, съежиться, погрузиться внутрь себя.

Я больше не знаю, кто я такая.

Не думаю, что вообще знала.

Я меняюсь.

— Ленор.

Это голос Абсолона. К моему сожалению, теперь это стало привычным делом.

Я открываю глаза, ожидая увидеть потолок подвала.

Но это не так.

Кружево.

Кружевной балдахин высоко надо мной.

Я моргаю и пытаюсь пошевелиться.

Не могу.

Что с моей жизнью?

Поднимаю голову.

Я лежу на кровати с балдахином, поверх черных атласных простыней.

Сейчас на мне только боди, юбки больше нет.

Мои запястья и лодыжки обмотаны веревками, которые крепятся к каждому углу кровати, я распростертая в четыре стороны.

В изножье кровати стоят Абсолон и Вульф, оба с интересом смотрят на меня. Абсолон одет в темно-синюю рубашку, которая подчеркивает его плечи, руки, узкий V-образный вырез, переходящий в черные брюки, его кожа светится. Вульф одет в кожаную куртку, рубашку «Хенли», джинсы. Один темный, другой светлый.

Я должна быть в ужасе.

Мне следовало бы кричать.

Но нет.

Дело не в том, что я не боюсь их. Абсолон желает мне зла. Он предупреждал много раз. Я чувствовала, как рана на горле сочилась кровью из-за его пальца и стекала по губам.

Но сейчас все не так.

На что это похоже — другой разговор.

Я видела фильм «Изгоняющий дьявола».

Именно так связывали тех, кто может стать неуправляемым.

Я превращаюсь.

Во что?

Как я могу превращаться во что-то, кроме тени того человека, которым я когда-то была?

— Доброе утро, Ленор, — говорит Абсолон отрывистым голосом, заложив руки за спину, когда подходит к краю кровати и смотрит на меня, как врач на пациента. — И как мы себя чувствуем сегодня?

Я смотрю на него, пытаясь игнорировать нарастающий гнев, от которого у меня закипает кровь. А как я должна себя чувствовать, по его мнению? Я не только понятия не имею, как попала из подвала сюда, в эту странную комнату, еще он показал, что родители не хотят меня искать. Хуже того, они покрывают мое исчезновение, как будто имеют к этому какое-то отношение.

— Вульф, я бы хотел побыть с ней наедине, — говорит он, не сводя с меня глаз. Черт, он что, снова читает мои мысли? Или мне такое приснилось?

— Конечно, сэр, — говорит Вульф, направляясь к двери. — Я буду снаружи, — она закрывается за ним.

Сама комната большая, но старая, стены оклеены обоями цвета выцветшего индиго, мебель из темного дерева, на окне опущены плотные шторы. Единственный источник света — антикварная лампа на прикроватном столике и мерцающий канделябр на каминной полке, что придает всему еще более жуткий вид, и это о многом говорит, поскольку уже сейчас кажется, что это особняк из «Мрачных теней».

Абсолон садится на край кровати, изящно поворачиваясь всем телом, чтобы оказаться лицом ко мне. Он берет свой палец и проводит им по моей руке, пока я не начинаю дрожать от его прикосновения, не в силах сдержаться. От отвращения ли это, гнева или чего-то еще, я не знаю.

— Расскажи мне о своих татуировках, — говорит он, проводя ногтями по чернилам, цитатам По, его холод проникает в меня, кожу покалывает.

— Скажи, что со мной происходит, — говорю я. — Тогда сможем поговорить.

Его пальцы замирают, и он ухмыляется.

— Полна сюрпризов. Я думал, ты будешь более опустошена.

— Кто сказал, что я не опустошена? — говорю я в упор.

Он закрывает рот, мгновение пристально наблюдая за мной, затем слегка пожимает одним плечом.

— Ты воспринимаешь все как должное. Пока что.

— Ты сказал, что я стану как ты, — говорю я ему. — Кем? Что это за стадии? Что со мной происходит?

Он хмурится.

— Значит, поняла, что происходит нечто? Ты это чувствуешь?

Я закрываю глаза, не в силах сейчас выдержать его проницательный взгляд.

Потому что я действительно это чувствую.

Я чувствую, что становлюсь кем-то другим, и не знаю, чем именно, но это что-то связано с самой глубокой частью меня, с тем темным колодцем, который, я знаю, существует, из которого я боюсь пить.

Но в то же время, как я могу не меняться?

Меня похитили.

Меня держат в плену в чужом доме.

Мои родители притворяются, будто ничего не было.

И я что-то чувствую, слышу, вижу, мне снятся вещи, которые не поддаются объяснению.

Ладно, может, он накачивал меня наркотиками в течение нескольких дней.

Должно быть, так оно и есть.

Это должно быть объяснением всему.

Он, видимо, подкладывал это в еду (хотя, когда я ела в последний раз?).

Подливал в воду (когда я в последний раз пила воду?).

— Мы давали тебе еду и воду, — говорит он, наклоняясь ближе, проводя ногтями по моему бедру, по татуировке в виде головы барана, мои ноги до боли сжимаются вместе. — Ты отказывалась. Полагаю, это хорошо. Скоро ты уже никогда не будешь смотреть на еду по-прежнему. Она тебя не насытит, — он впивается ногтями в мою кожу до боли. Смотрит на меня сквозь свои длинные темные ресницы. — Мне нравится эта. Баранья голова. Овен. Сила преодолевать и достигать. Однако глаза у него очень любопытные. Это была идея художника или твоя?

Чем больше он прикасается ко мне, тем сильнее мне кажется, что кожа горит. Мое дыхание сбивается, становится тяжелым.

— Моя.

— Глаз Ра с одной стороны, Глаз Гора с