На изломе - Андрей Мигулин

– Андрюша, чем занимаешься? Уроки делаешь? – спросила она шутя.

Он вздрогнул как от удара.

«Так мама всегда спрашивала, когда заглядывала в его комнату в детстве», – подсказала услужливая память.

Этот вопрос прозвучал так привычно и явственно, что на миг Андрей ощутил себя маленьким мальчиком из того далекого детства. Он тряхнул головой, сбрасывая наваждение.

– Да вот, пытаюсь, – в тон ответил Алексей.

– Чего сидишь? Пошли в дом. Холодно в сенях.

– Да не, мам, нормально. Ты иди, я посижу ещё. Покурю.

– Ладно. Только недолго. Скоро чай будем пить с тортом. Твой любимый «Наполеон».

– Правда!? Здорово! Ну, ты иди, я сейчас.

Мама, взъерошив ему волосы, вернулась в дом. Он посидел ещё немного за секретером, закурил. Его внезапно охватило чувство виновности перед столом. За то, что он позволил себе закурить при нём. Тем самым вторгаясь со своею дурной привычкой в запретную зону детства, где не было места табачному дыму и другим пагубным привычкам, которые сейчас эпидемией заразы всё больше и больше захватывали нынешнее юное поколение. Испытывая чувство неловкости, Андрей быстро встал. Поднял крышку стола, закрывая своё учебное место, и отошёл в сторону, насколько ему позволяло пространство. Он хотел, чтобы дым как можно меньше попадал на то место, где стоял секретер. Сделав ещё шаг назад, он упёрся спиной во что-то холодное и гладкое. Отступив вперёд, Андрей обернулся, перед ним, тускло блестя всеми тремя полированными дверцами, стоял платяной шкаф.

С этим шкафом они были почти ровесниками, казалось, что он в его жизни был всегда. Вспомнилось, как он играл дома в прятки с папой, прячась в этом шкафу. Как папа его там нашёл, но не показывал виду, перебирал вещи по порядку, упорно не замечая стиснувшегося калачиком в углу Андрея. И как от сладкого детского ужаса быть обнаруженным волнительно стучало сердце. Как шкаф превращался в «неприступный пулемётный дот», в котором сражались за Родину герои, не пуская фашистов на родную землю, погибали, но не сдавались. Как, дожидаясь прихода Деда Мороза, Андрей прятался в этом шкафу, оставляя маленькую щёлочку, чтобы увидеть волшебника. Но, к сожалению, сон всегда оказывался сильнее, и просыпался Андрей утром первого января в своей кровати. А мама и папа говорили, что они его не трогали и что его перенёс в кровать именно Дед Мороз, когда приходил ночью. И как после этих слов он гордо бежал, шлёпая босыми ногами по полу, к ёлке, находя под нею свой заветный подарок. Эти милые и берущие за душу воспоминания промелькнули перед глазами единым, но очень ярким моментом, тревожа упрятанные в глубине души, за толстым панцирем ничего не щадящего времени чувства.

Андрей затушил сигарету в пол-литровой баночке, приспособленной под пепельницу, затем открыл левую створку шкафа. На полках лежало постельное белье, простыни, наволочки, пододеяльники. Белое и цветное лежало отдельно, аккуратными стопочками заполняя пространство полок.

«У мамы как всегда всё по порядку и по заведённому правилу», – подумал он.

И вдруг вспомнилось ему, что на самой верхней полке, за цветным бельем, мама всегда прятала заначку на чёрный день. Андрей просунул руку за белье и неожиданно нащупал что-то бумажное.

«Так и есть. Заначка», – подумал он и вытащил руку.

В руке белел почтовый конверт. Но он был пуст.

«Наверно, нечего сейчас откладывать», – решил Андрей, и жалость, возникшая из ниоткуда, полоснула его своим свербящим лезвием по душе.

Он быстро, словно боясь обжечься, вернул пустой конверт на место и закрыл дверцу. Затем, немного помедлив и сглотнув вдруг появившийся в горле ком, Андрей распахнул створки шкафа. Всё платяное место в шкафу занимали висящие на плечиках знакомые до рези в глазах вещи. Мамины плащи и пальто, чудом сохранившиеся рубашки и костюм отца, которые он когда-то носил. И вот неожиданность, на плечиках висел дембельский китель Андрея. Не удержавшись, он надел его. От кителя пахнуло чем-то знакомым, но этот запах растворился в чуть голубоватой сигаретной дымке, висевшей в воздухе сеней.

«В плечах тесноват стал, да и рукава почему-то коротки, а так ещё ничего, пойдёт, – размышлял он, разглядывая себя. – Даже аксельбант форму не потерял».

Остро нахлынули воспоминания, но Минин от них отмахнулся, как от назойливой мухи. Слишком часто та, первая афганская война стала приходить к нему по ночам, будоража своей незавершенностью, сдавливая сердце липкими руками навалившегося ужаса. Раньше не приходила, сейчас почему-то зачастила во сне, прокручивая и прокручивая тот эпизод, когда снаряд из безоткатного горного орудия ускорил его отправку домой. Он, взлетая, падал в дымных клубах снарядного разрыва, задыхаясь от поднятого взрывом пыльного облака. Просыпался в холодном поту и засыпал вновь с радостным ощущением, что это был только сон.

Он снял китель, осторожно надев его на плечики, повесил в шкаф, который, принимая обратно свою вещь, благодарно выдохнул своим нутром в лицо. Это «выдох» старого шкафа стал обволакивать Андрея облаком ещё не вспомнившегося, но какого-то родимого духа, фимиамом чего-то бесконечно близкого и родного. Прохладная, щиплющая мятежная волна обрушилась на его спину. Волна разбежалась мелкой и частой лихорадочной рябью по ногам, рукам и затылку, захлёстывая Андрея по макушку горячечной лихорадкой вырвавшихся из-под контроля давно забытых и спящих чувств. Повинуясь безотчётному чувству, капитан нагнулся внутрь шкафа. Внутри шкафа стояло нежно-терпкое амбре, в котором перемешались запахи одежды, ароматы парфюма, дух самих хозяев, сохранившийся в складках одежды, еле уловимый признак присутствия нафталина, что сыпался против моли, и много-много других полу ароматных, незримых отпечатков, которые и создали со временем этот своеобразный запаховый букет. Алексей вдыхал этот запах вновь и вновь, молнии необъяснимого наслаждения пронзали его насквозь, а он пока не находил всему этому объяснения.

И вдруг он понял! Так пахнет его детство!!! То самое, беззаботное. Где жив папа, где молодая мама, где он сам, совсем ещё маленький, взяв родителей за руки, весело и гордо идёт на первомайскую демонстрацию в предвкушении праздника. Где будет обязательно сладкий карамельный петушок на палочке, мороженое пломбир в бумажном стаканчике и самая вкусная в мире палочка шашлыка, которая будет запита самым вкусным в мире лимонадом «Дюшес» за столиком в поселковом парке отдыха. Там, где папа принесёт в дом огромный целлофановый мешок, из которого посыплются яркие разноцветные шары и кегли.

Ослабели ноги, они уже отказывались держать Андрей. Он сел, но не на табурет, что стоял рядом, а внутрь шкафа. Ком волнения уже не проглатывался и не уходил, заставляя тяжело дышать, как после стометровки, в голове жарко шумело, уши и щёки пылали багряным румянцем, тёплая щемящая волна всё ближе подбиралась к глазам, грозя пролиться слёзным потоком. И уже почти не владея собой, своими чувствами, переполнявшими его эмоциями, боясь, что его застанут в таком состоянии, Андрей подобрал ноги, устраиваясь удобней внутри шкафа, закрыл за собой изнутри дверцы. Мягкая полутьма окутала его. Мысли в голове летели хаотичным водоворотом, спрессовываясь как липкий снег в огромный ком, который давил на плечи, пригибая голову к земле.