Одесская сага. Нэцах - Юлия Артюхович (Верба)

— Мама, ляг сейчас же!

— Так! — Фира нахмурилась. — Доця, не делай мне нервы! Ты определись: мне уже лечь окончательно или все-таки встать? Сколько человек будет? Это ж надо стол накрыть приличный. А тут ни курицы, ни овощей — одна козлятина какая-то, прости господи.

— Мам, тебе надо только новое платье. И все. Остальное моя забота.

— О, — Фира подмигнула Ксене, — потом в похоронный набор положу, чтоб добро не пропало. А стол, дочечка, это моя забота. А то как это — у тебя первая супружеская ночь, а ты усталая.

Ксеня всхлипнула и обняла маму: — Ну наконец-то! Вернулась!

Фира вышла из больницы цыпляче бледная и окончательно отощавшая. После коротких свадебных хлопот и застолья она снова потускнела, посерела и все чаще смотрела, не мигая, стеклянным взглядом в окно, куда-то в небо. А тут с этим переездом и морем снова защебетала и запорхала…

…Ксения Ивановна все-таки успела замочить свои модные кожаные ботиночки вместе с чулками на пухлых ступнях, неуклюже соскочив на массивный ряжевый пирс, который укреплял и расширял Сансаныч. Тогда она удивлялась — как это причал из бревен? А Ильинский объяснял, что это просто гигантский ящик из стволов сосен, наполненный камнями, и он спокойно выдержит не одну зиму.

Ксюха скривилась, но не остановилась, а поспешила по грунтовке в поселок, мимо производственных бараков, обустроенных Ильинским под производство консервов, лесхоза, жилых бараков и деревянных домиков. Народ потихоньку обживается — еще два года назад здесь было намного пустыннее. Она коротко отвечала на приветствия и, чуть не срываясь на бег, мимо клуба, мимо школы и темных изб вышла на холм. Там на вершине было крошечное сельское кладбище. Хоронить с крестами, а потом с обелисками здесь стали только с 1926 года. До этого, да и после местное племя нивхов провожало своих покойных в Верхний мир, поднимая открытые гробы, заваленные лапником, на высоких столбах, поближе к небу, снизу разводили костер и бросали в него потроха оленя, принесенного в жертву. Им же поминали покойного, а кости прикапывали рядом, чтобы задобрить и верхних, и нижних духов. И все запреты новой власти никого не сдерживали. Когда до ближайшего поселка верст сорок, то и гоняться за этими дикарями, которые бьют юркую нерпу на льду с одного удара, смысла нет. Компромисс нашли быстро — нивхи просто отступили чуть глубже в лес. Остатки этих «курьих ног» разной степени старости до сих пор видны на всех окрестных сопках.

Ксеня присела на скамейку из влажной сосновой доски.

— Здравствуй, мамочка… Ну как ты?

Она снова и снова перебирала в памяти события того злополучного сентябрьского дня, выискивая, высчитывая варианты — могла ли она что-то изменить, не ошиблась ли в своих безупречных схемах?

Тогда, в сорок втором, в контору Ксени влетел перепуганный Ванька и затараторил, что там Ирочке нехорошо на берегу, она прилегла и просила прийти, как освободишься.

Ксеня чудовищным усилием не рванула, как была, а послала Ваньку за фельдшером, выдворила всех из кабинета, заперла сейф, попросила пару ожидающих нивхов пойти с ней и только потом сломя голову помчалась на берег. Фира полулежала на мокром песке. Ксеня рухнула на колени рядом:

— Мама, мамочка, что? Где болит?

Фира криво улыбнулась и шевельнула почти белыми губами:

— Успела. Не переживай, Ксаночка… Голова вдруг разболелась сильно и закружилась. Я тут присела… устала очень… спать хочется…

— Мам, мам, встать сможешь?

Фира посмотрела на дочь мутным взглядом:

— Я немножко посплю и пойдем. Дай ручку…

Ксеня протянула ладонь. Но Фира вдруг с удивлением посмотрела на свою руку и дернулась всем телом:

— Надо же, не поднимается… тяжелая такая…

Ксеня схватила ладонь Фиры:

— Сожми, пожалуйста.

— Не могу…

За спиной на своем встревоженно лопотали нивхи.

Ксеня в слезах повернулась к ним:

— Сможете в поселок донести? Пожалуйста.

Фельдшера, Тамару Николаевну, похожую характером на Женькину свекровь Гордееву, они встретила на полпути и вместе дошли до фельдшерско-акушерского пункта, ФАПа.

Та пощупала пульс, постучала пальцами по руке и ноге, вколола успокоительное. А когда вышла из кабинета, насупилась и вздохнула:

— Плохие новости. Правая половина парализована. Кровоизлияние в мозг.

— Она поправится?

Тамара тяжело молчала.

— В лучшем случае… — она сделала паузу, — в лучшем случае будет парализованная. Но тут, похоже, все стремительно.

— Что стремительно?! — возмутилась Ксеня. — Везите в поселок!

— Не доедет, — мрачно ответила фельдшер. — Да и на чем?

— Слышишь, ты… Ты — шарлатанка ленивая! — рыдала Ксеня. — Не хочешь делать — не мешай! Я… я лодку… на Большую землю!

— Ну-ну… — угрюмо покосилась на нее Тамара. — Ты в своем уме? Какая лодка, деточка? Все на промысле, до послезавтра не вернутся. И то если шторма не будет. Сиди здесь, скажи все, что хотела, за руку подержи. За левую, она рабочая. Это сутки. В лучшем случае двое.

— Нет! Нет! Нет! — Ксеня съехала спиной по бревенчатой стене и рыдала: — Сделайте хоть что-то!

— Боль и давление я сняла. А дальше от меня уже, увы, ничего не зависит…

Ксеня оглянулась — двое коренастых нивхов, которые принесли Фиру, до сих пор стояли возле дома.

— Простите, простите… я сегодня не могу…

Один пытался что-то сказать, показывая то на сопки, то на небо.

— Я не понимаю… — выдохнула Ксеня сквозь слезы.

— Шаман! Шаман привести!

— Да! — Ксеня подскочила. — Веди! Веди шамана. Я заплачý. Веди!

Фельдшер развернулась всем корпусом к Ксене:

— Ты что, ополоумела? Жена коммуниста! Ответственного работника! Какой шаман?!

Ксеня была в два раза младше, но такой же комплекции и роста. Она успела прийти в себя и сейчас не мигая уставилась на фельдшерицу:

— Ну если ты ничего не можешь, то какая разница?

— Что про тебя люди скажут? Ну а точнее — напишут куда следует?!

— А не все ли равно? Или дальше Сахалина могут выслать?

— Твое дело. Но не у меня в ФАПе.

— А ты уйди. И знать не будешь.

Они снова тяжело смотрели друг на друга. Ксюха — в слезах, с раздувающимися ноздрями, сжав кулаки и наклонив по-борцовски голову, Тамара — гневно, сжав губы. Она не выдержала первой. Вздохнула:

— Дура ты… Делай что хочешь…

А что ей было еще делать? При всей панике и отчаянии Ксенин счетный мозг не переставал проверять варианты — Ильинский уехал вчера на Большую землю, вернется только в пятницу. Слать радиограмму можно, но пока его найдут, сообщат (это в лучшем случае), пройдет еще полдня. Еще с утра поднялся ветер, а сейчас уже вовсю накрапывал дождь, это значит, что к ночи будет шторм, и даже если случится чудо и Саныч узнает — он все равно не доберется. Маму не вывезти, это она тоже понимала. А еще она боялась отойти хоть на минуту, даже глаза закрыть, чтобы не пропустить…