Мистическая Москва. Тайна дома на набережной - Ксения Рождественская

– Кому она нужна!

– Например, Ангелина Семеновна поссорилась с сыном.

– Вы не поверите, но отношения у них очень теплые.

– Почему же не поверю?

– Потому что в наши дни семейные ценности стремительно теряют свои позиции. Дети уже не так уважают родителей, как было раньше. Да и родители во многом пренебрегают своими обязанностями. В итоге многие родные люди становятся друг другу совсем чужими.

– Но со Шварцами было по-другому?

– Ангелина боготворила своего сына, даже несмотря на его неудачную женитьбу. А тот нежно любил мать. Нет, если Лину и убили, это сделал точно не Женя.

– А кто?

– Я же сказал: «Если». Лично я не верю, что кто-то мог покушаться на ее жизнь. Драгоценности нашли? – вдруг спросил он.

– Нашли, – кивнула Люда.

– Вот видите. А больше брать у нее нечего.

– Но тогда получается, что ваша соседка действительно покончила с собой.

– Получается, так, – согласился старик.

– Подождите, я ничего не понимаю, – растерялась Люда. – Вы же только что сказали, что у нее был не тот характер, чтобы накладывать на себя руки.

– Сказал. Но характер характером, а ведь еще есть и старые грехи.

– Что вы имеете в виду? – насторожилась Людмила.

– Да так, ничего. Не обращайте внимания, – еще больше сник пожилой мужчина.

– Нет уж, договаривайте, если начали. Умерла ваша старая приятельница, соседка, а вы умалчиваете информацию.

– Да ничего я не умалчиваю! Сейчас говорю о совести, а не о ком-то конкретном.

– А что, у Ангелины Семеновны были проблемы с совестью? – приподняла брови Люда.

– Мне сложно объяснить… На самом деле Лина ни в чем не виновата. Но у любого думающего человека существует совесть.

– Это я понимаю. А вот насчет всего остального пока не очень.

– Вы знаете историю нашего дома? – вдруг поинтересовался дедуля.

– В общих чертах.

– Тогда должны знать, что в тысяча девятьсот тридцать седьмом году прямо из своих квартир исчезло много народа. Об их судьбе родным и близким так и не удалось ничего узнать. На их место поселили новых людей. Некоторых из них постигла та же участь, что и предшественников. Но все последующие обитатели квартир жили тихо и мирно, работая на благо родины. Думаю, не нужно лишний раз говорить, что на совести у многих из них были грешки. А у некоторых даже грешищи! Ведь получить жилье в этом доме было очень сложно. Линин муж работал на правительство. Я не знаю точно, чем он занимался, но Ангелина пару раз обмолвилась, что лучше бы ей вообще не выходить за него замуж и прозябать в каком-нибудь бараке, лишь бы не бояться и не прислушиваться к шагам за дверью. Правда, говорила она так только до начала пятидесятых. А когда Сталин умер, заметно повеселела. Так что, я думаю, на совести ее покойного супруга немало человеческих жизней. Возможно, некоторые неупокоившиеся души навещали мою соседку.

– Она и об этом упоминала?

– Нет, конечно. У нас не принято жаловаться на судьбу. Я имею в виду старое поколение. В конце концов, мы прожили неплохую жизнь. Хотя сейчас я имею в виду другое.

– Что же?

– Иногда по ночам, лежа в кровати, я слышал, как внизу раздавались тихие вздохи и негромкие шаги.

– Наверное, Ангелину Семеновну мучила бессонница, – предположила Люда.

– Это исключено, – покачал головой Вячеслав Олегович. – Во-первых, ее спальня в другом месте. А во-вторых, эти звуки я слышал и после того, как ей прописали снотворные препараты. Кстати, начав принимать их, она снова стала нормальным человеком. То есть похожей на себя прежнюю. А то, бывало, выйдешь к подъезду воздухом подышать, а Лина тут же принимается жаловаться, как тяжело жить, когда накануне смерти приходится думать о грешной душе.

– Вы часто встречались?

– Очень редко. Если только случайно. У нас большая разница в возрасте, так что мы никогда не были особенно близки. Это уже в последние годы, когда разница в пятнадцать лет почти не имеет значения, стали больше говорить по душам. И то лишь возле подъезда. А раньше только скажешь «добрый день» или «до свидания» и идешь по своим делам.

– Тогда что за звуки вы слышали? – нахмурилась Людмила. – Кто мог ходить и вздыхать в квартире Ангелины Семеновны?

– Я же говорю – неупокоившиеся души. Здесь их много-о-о… Что, не верите? – усмехнулся старик, заметив, что собеседница по-прежнему хмурится. – А зря. Мой отец много чего рассказывал. Если бы вы знали хотя бы десятую часть того, что известно мне, то не стали бы так недоверчиво относиться к моим словам.

– Так, может, вы с нами поделитесь? – попросила она.

– А вам интересно?

– Очень!

– Что ж, расскажу. Только потом не говорите, что это все мои фантазии…

Отец говорил, что, когда мы въехали в этот дом, сразу подружился с соседями сверху. Хорошая была пара. Правда, бездетная. Мои родители часто проводили с ними свободное время, а я часами скучал дома. Да и чем еще мне было заниматься? Мои одногодки из соседних подъездов не дружили абы с кем, несмотря на то что я проживал в том же доме. В общем, меня не приняли ни в одну компанию. А ребята из других домов нас побаивались. Так я и коротал время в одиночестве.

Как была фамилия тех соседей, я уже не помню. Пусть будут Петровы. Видимо, они чем-то впали в немилость у власти, потому что однажды поздно вечером дядя Вася пришел к моему отцу и долго говорил о том, что им придется уехать. Причем довольно далеко, в глубинку. Иначе нельзя – могут посадить, а то и вовсе расстрелять. Хорошо, что им дали сроку два дня и разрешили выехать в колхоз и там работать на благо страны. Помню, папа тогда очень расстроился. Он все время хлопал дядю Васю по плечу и просил не расстраиваться. Мол, все образуется.

На следующий день соседи над нами все время шумели, топали, двигали мебель. Папа поднялся к ним, чтобы предложить свою помощь, но скоро вернулся озадаченный. К вечеру шум утих, хлопнула дверь, и Петровы навсегда распрощались со своей уютной квартирой. Отец же продолжал хмуриться, время от времени поглядывая вверх, как будто его что-то тревожило. Уже поздно вечером родители заперлись на кухне, чтобы посекретничать, думая, что я уснул. Но мне было любопытно, что же так тревожит папу, и я потихоньку подобрался к кухонной двери. Как раз вовремя, чтобы услышать разговор.

– Так что тебя волнует? – спросила мама, гремя чашками.

– Не знаю, Надя. Но сердце болит.

– Отчего же?

– Боязно мне за Василия. И за Регину тоже.

– А чего за них бояться? Они, поди, уже на новом месте жительства.

– Если бы так… Регина оставила тебе адрес?