Нэнси Дрю. Проклятие - Миколь Остоу

Я невольно задумалась. Перед глазами пронеслись пестрые сцены. Фейерверки в честь Дня независимости. Мэрские парады. Вечеринки в домах у друзей. Походы. Каждое такое событие не обходилось без перешептываний – что среди взрослых, что в детском кругу. Но я никак не могла припомнить ничего о проклятии Именин.

Я придвинула телефон поближе к Глайннис, а та тем временем продолжала:

– Начало у всех этих рассказов одинаковое. Именины города – это праздник, прославляющий его корни. Вот только укорениться здесь было непросто. Первую зиму в своей истории Хорсшу-Бэй перенес с большим трудом. Запасы провизии были скудными, смертность – высокой. Да еще беспощадные морозы. Но поселенцы каким-то чудом выжили и дотянули до весны.

Весна. Надежда. Пока что все звучит безобидно и даже оптимистично. Вот только откуда же у меня стойкое ощущение, что весна в этой истории будет напрочь лишена радости и беспечности?

– Планировался пышный праздник, а молодежь готовила представление на берегу с видом на великолепную бухту. Подготовка заняла несколько недель. Но в день самого спектакля все актеры… пропали.

– Пропали? – сглотнув, переспросила я.

Она кивнула.

– Именно так. И когда по прошествии времени никто так и не вернулся, объявили чрезвычайное положение. Следопыты обыскали все утесы и леса, но юные актеры исчезли без следа.

– Неужели вообще ничего и не нашли?

– Ни единого лоскутка одежды, ни одного отпечатка подошв.

К горлу подкатил ком. От всей этой истории веяло чем-то таким «роаноковским»[8]. Как такое возможно, чтобы целая группа людей исчезла, не оставив после себя никакого следа?

– Как нетрудно представить, за этим последовала настоящая истерия.

– Кто же любит нераскрытые преступления? – Уж точно не я.

– Вот-вот. Начали ходить слухи, что город проклят. Городские власти быстро отыскали виновного, чтобы только погасить народные волнения. Одного из жителей приговорили к казни, можно сказать, голословно, без единого доказательства. – Глайннис недовольно сощурилась. – Человек по природе своей суеверен, что тут поделать.

Без жертв никогда не обходится.

– А когда его вздергивали на дереве, все просто стояли и смотрели, как он умирает.

– Как звали этого человека? – затаив дыхание, спросила я.

Без жертв никогда не обходится, как и без проклятий. В этом ведь причина множества событий. В этом – движущая сила самой человеческой истории. Там, где есть победители, всегда будут и побежденные. Такова цена успеха.

– Этого никто не знает, – ответила госпожа Стрэтмор. – Разве что фанатичные любители истории придумывают все новые и новые теории. Но, судя по всему, это был кто-то из весьма состоятельной семьи. И чем ярче распалялся скандал, тем охотнее горожане верили в его виновность.

Она поставила чашечку на стол, и та громко звякнула. Я вздрогнула от неожиданности.

– У нас в городе любят истории о призраках, – заметила я, впрочем, не надеясь внести в наш разговор хоть немного светлых красок: Глайннис уже дала мне понять, что теперь, когда с чаем и печеньем покончено, а мы подобрались к самой сути истории, никаких поблажек уже не будет.

Во мне бурлили противоречивые чувства: с одной стороны, мне любопытно было дослушать рассказ госпожи Стрэтмор, а с другой, я отчаянно боролась с мыслями о том, что во всей этой истории и впрямь не обошлось без сверхъестественных сил и что проклятие вполне могло оказаться реальным.

– Но почему горожане заподозрили именно этого человека?

– Из-за одной девушки, – уточнила Глайннис.

Ну конечно. Девушка. Девушки – такой же неотъемлемый элемент в истории людских завоеваний, как и жертвы с проклятиями.

– По их версии виновный был влюблен в одну из актрис, но она отвергла его ухаживания. Тогда он убил ее и спрятал тело. А еще подстроил исчезновение всех остальных актеров.

Что ж, схема сложная и продуманная… Но как детектив я прекрасно знала: из-за мелочей люди порой совершают куда более страшные деяния.

И зачем вообще нужны проклятия, когда в жизни и без того порой встречаются истинные чудовища?

Я невольно содрогнулась. За окном гостиной пылало закатное солнце – яркое, беспощадное. А еще мне показалось, что с моего приезда в комнате заметно похолодало. Но даже если так, лицо Глайннис сохраняло невозмутимое, бесстрастное выражение.

– Ну а что было дальше, ты и сама знаешь, – сказала она, прицельно наводя меня на правильный ответ. – Если и нет, догадаться нетрудно. Ты же девочка умная. Я по глазам вижу.

– Праздник, – вырвалось у меня. – Его все равно провели.

– Да. А виновника повесили на центральной площади. Все высыпали на нее поглазеть на казнь. А через несколько дней состоялся и спектакль – только новый. Его и по сей день играют в честь Именин города.

Я посмотрела на Глайннис и выдержала ее пристальный взгляд.

– Какая жуткая история. Но я не верю в проклятия.

– Понимаю. Я и сама в них не верю. К тому же мы каждый год чтим память этих поселенцев, а значит, их репутация с годами ничуть не пострадала, вне зависимости от того, какими людьми они были, и что сотворили при жизни – а чего не сделали. Ими по-прежнему восхищаются.

Я выдохнула, невольно удивившись тому, что изо рта не вырвалось облачко пара. В домике и впрямь стало гораздо холоднее, теперь у меня не оставалось в этом никаких сомнений, хотя как это произошло – было решительно непонятно. Глайннис же сидела в комнате со мной с тех самых пор, как принесла поднос с чаем и печеньем.

Послышался громкий треск, и я подскочила от испуга.

– Что такое, солнышко? – спросила Глайннис, остановив на мне взгляд.

Я залилась краской и отодвинулась к самой спинке диванчика. Чехол подо мной противно скрипнул.

– Там… за окном… Был какой-то звук… – смущенно сказала я.

Дрю, держи себя в руках!

– Наверное, веточка какая-нибудь, – предположила госпожа Стрэтмор. – В лесу ветер часто зверствует. Но со временем к этим звукам привыкаешь.

Пожалуй, она была права. Но учитывая, что какой-нибудь день назад у меня на глазах взорвалась лампа и разбилось окно, я не могла оставить такие вещи без внимания. Уж простите мне мою нервозность.

– Ты, наверное, тоже уже к шуму привыкла. Недаром ведь у океана живешь, – сказала Глайннис, отпив чаю.

Звон чашки о блюдце отчего-то живо напомнил мне стук зубов.

– В какой-то момент рев волн превращается в белый шум. И ты попросту перестаешь его замечать. Точно его и нет, – пояснила я.