Кадавры - Алексей Валерьевич Поляринов

что это не подлость, а приключение. Он вечно фонтанировал идеями, причем не все они были плохие, проблема была в том, что от последствий его комбинаторских схем страдали все, кроме него. И ни одну из своих схем он не мог довести до ума, если и начинал что-то, на полпути терял интерес и хватался за новое. Последствия же безудержного Матвеева темперамента всегда разгребал кто-то другой. Например, Смолов (Даша всегда называла отчима только так, по фамилии). Раз в месяц Смолов срывался с места и ехал вытаскивать пасынка из очередной передряги.

С таким характером Матвей, конечно же, не мог пройти мимо карточных игр. Он, например, хорошо играл в покер, но — снова в силу отсутствия тормозов — никогда не мог остановиться вовремя, и даже если и срывал джекпот, то богачом оставался недолго: за пару дней раздавал долги, затем уходил в загул, возвращался за игровой стол и снова просаживал все, вплоть до одежды — и в три утра обзванивал родных и знакомых с просьбой «занять денег до пятницы». Об этом сообщали Смолову, он находил Матвея, давал ему «по рогам», Матвей, напуганный священным отчимовым гневом, снова становился нормальным, кодировался, трезвел, находил работу и месяца два-три его было не узнать — всегда аккуратно выбрит и чисто одет; но проходило время, и ему снова срывало резьбу.

А потом Смолову надоело: «в следующий раз нахуевертишь — мне не звони, убьют так убьют». После этих слов Матвея совсем понесло, словно сломался единственный предохранитель. Настали нулевые, идеальное время для таких, как Матвей: ушлых и энергичных. Матвей так и говорил: «это мое время». Он воспевал рынок и искал способ «схватить его за вымя». Влезал в торговлю, открывал магазины, ввязывался в инвестиционные проекты, и всякий раз казалось, что вот-вот выгорит. Но — что-то вечно шло не так.

Иногда Даша представляла себе Матвея в образе пятого всадника Апокалипсиса — Война, Голод, Чума, Смерть и Шило в жопе. Шилом в жопе был Матвей. Он шел по жизни, оставляя за собой толпы разоренных людей. Людей, которые поверили в него, которыми он воспользовался, а потом бросал их с долгами и травмами — разгребать то, что сам же и наворотил. Причем сам Матвей совершенно этого не замечал или закрывал на это глаза. «Сейчас или никогда», — повторял он, но каждый раз выпадало «никогда», и он опять прогорал — точнее, прогорали его партнеры, люди, которых он втянул в очередную свою авантюру. А он пожимал плечами и шел дальше, в поисках следующих «партнеров». Выводов он не делал, в его провалах всегда был виноват кто-то другой: государство, бандиты, конкуренты, завистники, дорожные пробки, неурожай, борщевик, масоны, Ротшильды, американцы, погода, ретроградный Меркурий.

«Все почему: зашел на рынок в ноябре, еще и в год Крысы. Зря, конечно. Поторопился».

В десятых, казалось, ему начало везти. Он открыл страховую компанию, которая на самом деле была обыкновенной «пирамидой»: купи у нас страховку на случай смерти, продай ее пяти родственникам, заработай состояние на процентах. Так Матвей стал миллионером, но ненадолго — в тридцать три его дар уходить от ответственности впервые подвел, последствия настигли его, он загремел в тюрьму за мошенничество. Ему грозил огромный срок, но на юге все знали, что он пасынок Смолова, не последнего в области человека, поэтому отсидел он всего четыре года. Зона, кажется, сильно на него повлияла. Даша тогда мало с ним общалась, поэтому новость о том, что брат теперь, оказывается, «занимается бизнесом на Ближнем Востоке», привела ее в ужас. Все понимали, что речь не о торговле нефтью. «Каким на хрен бизнесом? На каком Востоке? Он судьбу отца решил повторить?», — орала она в трубку, и мама бормотала в ответ что-то про «хорошую зарплату» и что «зря я тебе сказала, ты всегда так остро реагируешь». Спустя полгода Матвей вернулся домой. Рассказывать про свои приключения он не спешил, поэтому у Даши закрались подозрения, что ни на каком Ближнем Востоке он не был. Даша с тех пор так ни разу и не спросила Матвея про те шесть месяцев, ей было страшно думать о том, что он может рассказать.

Глава без номера

Контекст и маргиналии

Первый культурно значимый художественный текст о кадаврах, повесть Виктора Пустоты «Голосуев или Проиграев», вышел в 2004 году в издательстве «Мул». Считается, что именно в этом тексте мортальные аномалии впервые названы «кадаврами». Сюжет такой: накануне выборов президент России узнает о пророчестве древних песьеголовых богов, гласящем, что его переизбрание на новый срок зависит от разбросанных по всей стране мертвых детей. В компании сиамских близнецов Голосуева и Проиграева, а также туповатого помощника (который на все вопросы, в том числе «как вас зовут?», отвечает одной-единственной фразой: «нам об этом ничего неизвестно, это не вопрос Кремля») президент отправляется в тур по России с целью убедить 300 мертвых детей присоединиться к своей президентской кампании. Голосуев и Проиграев нужны ему как переводчики, экстрасенсы; Голосуев может слышать голоса мертвых детей, но не умеет с ними говорить, а Проиграев наоборот — может говорить, но не слышит; проблема в том, что близнецы ненавидят друг друга, и сцены препирательств между ними — самое смешное, что есть в повести. Сам текст разбит на 300 главок (плюс вступление), каждая из которых — стенограмма беседы президента России с кадавром с помощью двух переводчиков и умственно отсталого помощника.

Второй знаковый текст о кадаврах — это роман «Оправдание» Дмитрия Остромова (2001, изд-во «Мул», переизд., испр., 2016, «Ш»). Действие в романе разбито на два параллельных сюжета: первый — это путешествие на Кавказ Михаила Юрьевича Лермонтова, корнета лейб-гвардии Гусарского полка Его Величества. Неторопливый поначалу текст повествования внезапно прерывается жуткими новостями: на подъезде к Пятигорску поэта настигают сотрудники царского сыска. Оказывается, в местах, где останавливался Лермонтов, через какое-то время находят растерзанных, убитых с особой жестокостью детей. Поэта задерживают, но быстро отпускают — у него алиби: тело в Тамани нашли уже когда М. Ю. был под стражей и физически не мог находиться на месте преступления. Освободившись, поэт берется за собственное расследование. Он наносит на карту места преступлений и даты их предполагаемого совершения и делает ужасное открытие: убийства происходят аккурат в тех местах, где он сочинил и впервые вслух прочел свои стихи. Чтобы проверить гипотезу, Лермонтов за