Кадавры - Алексей Валерьевич Поляринов

ночь сочиняет стихотворение «Дума» и, выйдя в поле, читает его вслух. Утром в поле находят растерзанного восьмилетнего сына местного пастуха-осетина. Именно тут в романе появляется Мартынов — агент полиции памяти, его задача — прекратить обмен поэтических строчек на живых детей.

Второй параллельный сюжет романа рассказывает о биографе Лермонтова, полном тезке автора, который спустя двести лет повторяет маршрут классика и обнаруживает, что в местах «творческой активности» М. Ю. теперь стоят кадавры. Заглядывая в глаза мертвым детям, биограф видит прошлое и обнаруживает, что все писатели XIX века были замешаны в заговоре и знали о том, какое разрушительное горе несет в себе их творчество для будущих поколений. И все равно продолжали писать.

Кадавры также упоминаются в повести Владимира Гарина «Метель» (Void, 2010 год). Главный герой, врач, пытается доставить в столицу вакцину от страшной болезни, поразившей Россию — детского столбняка. Болезнь поражает только подростков, они застывают в странных позах и своим видом портят имидж страны. Вылечить подростка от столбняка можно лишь забив его насмерть особым кадилом. Врач пытается доставить чудотворное кадило в пострадавший от столбняка регион, но из-за метели сбивается с пути и погибает.

«Будьте как дети» Майи Лесковой («Мул», 2011 год) — это сборник коротких рассказов о священниках, каждый из которых переживает кризис веры, вызванный появлением мортальных аномалий. Например, один из героев, отец Николай (Томский), из Костромской области, обнаруживает, что вся его паства тайком ходит в лес к возникшему там мертвому ребенку. Сначала батюшка уповает на авторитет и пытается отговорить паству от поклонения «дитятке»; затем, когда это не срабатывает, он прибегает к угрозам, и в итоге между ним и мертвецом его собственная паства выбирает мертвеца. Оказавшись один в своей церкви, Николай отрекается от сана и идет работать почтальоном. Разнося письма и бандероли, он заново учится разговаривать с людьми.

В рассказе «Язык» Евгении Холодовой («Ш», 2018 год) медведица находит в лесу кадавра, оплакивает его и своим шершавым языком слизывает соль с его век и ногтей. Язык медведицы и ее теплота оказывают на кадавра чудесное воздействие — медведица слышит, как внутри мертвого, околевшего тела едва слышно бьется сердце. Каждый день медведица приходит к кадавру, чтобы слизать с него соль — она верит, что сможет его оживить. Параллельно мы следим за судьбой юноши по имени Овраг, который вырос в семье военного и мечтает доказать отцу, что он настоящий мужчина. Овраг учится стрелять и ухаживать за ружьем. Два сюжета перекликаются, мы наблюдаем, как медведица выхаживает кадавра, и с тем же трепетом и любовью Овраг относится к своему ружью. Финал у рассказа открытый, Евгения Холодова дает понять, что Овраг выследил медведицу и навел на нее ружье, но нажал ли он на спусковой крючок — неизвестно.

Мортальные аномалии упоминаются в текстах группы «Пыяла». Например, в песне «Не дыши» речь идет о судебном процессе: нескольких детей обвиняют в организации террористического сообщества и приговаривают к превращению в кадавров. Обвиняемые дети обречены стоять неподвижно и не дышать на протяжении двадцати двух лет, если кто-то из них нарушит условия наказания, пошевелится или вдохнет, мир закончится.

>>>

«Про Ростов говорят, что он теперь как Берлин времен холодной войны или мьевилевский Бешель. На подъезде к городу выросли могу-ченги — поселения для «хромых лисов», то есть ссыльных. Ссыльные китайцы живут в основном за городом, но уже одним своим присутствием меняют его облик: иероглифы на вывесках, вспышки китайской культуры здесь и там. Первая официальная граница проходила к югу от Ростова. Граница была ползучая, она двигалась и менялась почти каждый день, точнее — каждую ночь. Ее обозначали специальными красными столбцами, но китайские пограничники постоянно их двигали — сперва по чуть-чуть, на пять-десять сантиметров, но затем, поняв, что тактика работает, совсем перестали стесняться. По ночам они выкапывали столбы и чуть сдвигали их — на метр-полтора, отгрызая себе все больше территории. Так потихоньку за несколько лет они добрались чуть ли не до центра, и теперь русско-китайская граница проходила буквально внутри Ростова, рассекая его на две половины, и продолжала двигаться. Российские пограничники тут были совершенно бессильны — стрелять или даже направлять оружие в сторону «дружественного Китая» было запрещено. Движение границы, конечно, можно было остановить, например, построив стену, и кто-то из чиновников даже предлагал подобные меры, но тут опять же возникали причудливые гримасы бюрократии: возведение стены означало бы, что Россия признает новую границу, а такого власти никак не могли допустить: закрывать глаза на продвижение Китая было выгодней, потому что пока нет четкой границы, земля, захваченная «китайскими партнерами», находилась в своеобразной суперпозиции, чиновники из администрации могли говорить, что это как бы «общая» земля, и «наши партнеры» как бы находятся на ней с нашего как бы согласия и как бы помогают защищать «наши суверенные территории» от западных как бы угроз.

Выходило, что власти сами загнали себя в угол: китайская объединенная администрация постепенно захватывает твой город, но дать отпор ты не можешь, потому что любое противодействие с твоей стороны будет означать признание а) факта захвата и б) границ, которые тебя не устраивают.

Местные говорили, что у Ростова теперь «раздвоение личности», днем один, ночью совсем другой, город жил в состоянии вечной неопределенности. Ползучая граница иногда приводила к курьезным юридическим парадоксам: человек мог уснуть в своем доме и, проснувшись, обнаружить, что его туалет или огород теперь находится на китайской территории, и пограничники с красными шевронами уже вбивают столбцы с иероглифами 中國 на участке, где он еще вчера посадил картошку и репу».

Руслан Дудиев, «Карта и территория: границы и власть на Северном Кавказе после образования ОРКА», Издательство W-word, 2027 год.

Глава четвертая

Ростов

После Берлина Ростов показался Даше пустым и медлительным, каким-то уставшим. Но именно этим он ей и нравился. Она думала, как описать его, и в голову приходило слово «распахнутый». Распахнутый город.

Она уже бывала здесь, в прошлой жизни, до эмиграции, и многое тут любила. Районы купеческой, дореволюционной застройки; бывшие доходные дома, изящные фасады, резные