Исполнение желаний - Алексей Ильин

Мать и сын не виделись два года. Раз в пару месяцев Пэм кое-как наскребала денег на короткие сеансы голосвязи — это всё, что они могли себе позволить.

Но через два года лишений и отказа себе буквально во всём Памела погасила кредит за лечение мужа и невероятными ухищрениями смогла накопить денег на дорогу, на сутки отпуска и даже на несколько упаковок печенья.

Получив пропуск на выход из своего района и разрешение на проезд на монорельсе, она поехала — измотанная, истосковавшаяся, испуганная женщина, никогда прежде не покидавшая не то что своего сектора — своего рабочего квартала. Пэм едва не заблудилась на вокзале, потом так боялась проехать нужную остановку, что вышла раньше и долго плутала в поисках интерната. А когда нашла, никак не решалась войти — там всё было так строго! Охрана, КПП, высокий забор. И после в комнате для свиданий она ждала сына, до смерти боясь, что её прогонят или скажут, что Рекса нет, что он на занятиях, что не сможет к ней выйти.

Страхи оказались напрасными. Сын появился уже через четверть часа. Такой чужой и непривычный в мешковатой интернатской форме. Похудевший, вытянувшийся, угловатый… Он оказался всего на голову ниже матери. Она плакала, пихала ему в руки печенье, одновременно пытаясь обнять. Памеле казалось, будто ей от сердца отрывают куски и заталкивают в горло — боль в груди была адская, а воздух застревал в гортани. Пэм до сих пор с невероятной тоской вспоминала встречу, во время которой она потратила на слезы и объятия больше времени, чем на разговоры.

Потом всё более или менее вошло в колею, у Памелы появился смысл жизни. Полгода она копила деньги, чтобы взять сутки (иногда даже двое!) отпуска и уехать к сыну. Это были очень счастливые дни…

Но затем Рексу исполнилось восемнадцать, и он внезапно оказался очень похож на отца — тот же взгляд, та же улыбка, то же несгибаемое упрямство. Из интерната он, поразив всех, отправился на военные курсы и уехал ещё дальше. Так далеко, что Пэм, хоть год она копи, не смогла бы туда добраться. Впрочем, она была счастлива надеждой: у сына всё сложится лучше, чем у родителей.

Первой весточкой об этих замечательных переменах стал коммуникатор, который однажды принёс курьер. Недорогой, явно купленный с рук аппарат, простенький и пошарпанный, но её! Да ещё с несколькими кредами на счету. Пэм долго осваивала мудрёную технику, сверяясь с приложенной инструкцией, пару раз нажала куда-то не туда и страшно испугалась, думая, что сломала. Потом разобралась. Коммуникатор она хранила дома, спрятав за спинку дивана. Комм был самой ценной вещью Памелы, причем не столько даже потому, что дороже у нее, действительно, ничего не было, сколько потому, что вечерами на этот коммуникатор звонил сын. И Пэм могла с ним разговаривать. Долго! Иногда чуть не четверть часа. Как она была счастлива! Казалось, счастливее стать уже нельзя.

Пэм ошиблась. Она вообще была никудышным прогнозистом. Три года назад Рекс приехал домой. Пэм переживала очередной тоскливый вечер, но тут в дверь постучали, а когда хозяйка открыла, на пороге стоял её сын. Её взрослый, такой красивый, похожий на отца сын.

Следующие пять дней Памела жила в раю. Эти дни она вспоминала каждый вечер. Рекс принес огромную сумку еды, еды, а не сублиматов! Он настоял, чтобы Пэм взяла отпуск на пять дней, и оплатил его, он водил ее в магазин, купил ей новую одежду, они даже ходили в кафе!

Сперва Пэм напугалась — откуда у него столько денег? Потом успокоилась — от сына исходила непоколебимая уверенность в себе и в том, что он делает. К тому же, это ведь был её Рекс! Памела знала: он никогда не сделает ничего плохого. Он очень хороший мальчик. Она так ему и сказала. Сын в ответ только рассмеялся: «Где-то я уже такое слышал». Он вообще очень изменился, но мать видела, что эти перемены к лучшему: он стал не такой застенчивый и замкнутый, на него засматривались девушки, а главное — он выглядел счастливым. Задумчивым, но счастливым. Пэм никогда ещё не чувствовала себя настолько гордой.

Уезжая, сын оставил ей денег. Настоящих денег на карточке, а не на расчетном счете работника. Она даже не знала, сколько их там, догадывалась только, что много. На них можно было снять жилье получше, можно было купить хорошей еды… Рекс так и велел поступить, и мать даже покивала, соглашаясь и плача от благодарности. Но когда сын уехал, тут же спрятала карточку за спинку дивана — к коммуникатору, о существовании которого до сих пор никто не знал, даже подруги на работе.

Пэм привыкла к своей тесной комнатушке, в которой прожила всю жизнь, привыкла к сублиматам, она вообще не понимала, как можно тратить огромные деньги на еду, пусть даже такую вкусную. Она привыкла жить в рабочем районе, и пусть карточка была пропуском наружу — там, снаружи, было страшно. А самое главное, Памела привыкла работать. Двенадцать часов ежедневно. Потому что после работы дома ждало только унылое одиночество — тесная, но всё равно слишком большая для одного человека комната, диван, телевизор и тишина. Тишина, с которой удавалось мириться лишь потому, что иногда ее нарушал негромкий сигнал коммуникатора. Пэм прислушивалась к тишине, ждала. И это ожидание стало частью её одинокого и давно уже бессмысленного существования.

Пожилая женщина сорока трех лет от роду, сутуловатая, с натруженными руками, некогда привлекательным, но теперь осунувшимся лицом, с густой сединой в волосах, она казалась себе зыбкой тенью, отголоском жизни, которая лишь промелькнула перед глазами и уже клонилась к закату.

— Пэм? Пэ-э-эм? Ты долго так стоять будешь?

Памела вздрогнула и закрыла дверцу шкафчика.

— А? — обернулась она к уже переодевшейся сослуживице. — Что?

— Чего ты в шкаф таращишься? — спросила Соня — грузная сорокачетырехлетняя коллега Пэм. — Может, пойдешь сегодня со мной? Посидишь, послушаешь Преподобного… Он дело говорит, и на душе легче становится. После него лучше даже, чем после шоу «Корпорация любит нас».

— Нет, — слегка передернулась Памела. — Не хочу.

— Ну и зря, — сказала с упреком Соня. — Всё дом да работа, работа да дом. Даже телевизор не смотришь почти. Потому и такая грустная постоянно. А надо выходить куда-нибудь.

Памела упрямо повторила:

— Не хочу.

Соня уже года три ходила на проповеди Преподобного Мэддока, который вещал о величии и бессмертии Корпоративного Духа, о его спасительной силе и прочем таком. Раньше Соня и Пэм дружили, пока увлечение Сони Корпоративным Духом не переросло в настоящий фанатизм — она стала носить с собой просветительские брошюрки с фальшиво улыбающимися людьми на обложках, купила логотип «Виндзора» на цепочке, бормотала молитвы перед началом рабочего дня и после его окончания…

Это было неудивительно: муж Сони травмировался четыре года назад на производстве — сорвался со строительных лесов, сломал позвоночник. Соня неделю проплакала, но ей всё равно пришлось отвезти Чака в пункт эвтаназии — денег на лечение у них не было, а единственная дочь была направлена куда-то за три сектора и терпела такую же нужду. Она даже не смогла приехать на похороны. Одним словом, Соня была не менее одинока, чем Памела.