Бракованная - Юлия Резник

Из-за живой изгороди послышались звуки отодвигаемого стула и ударяющихся о толстые пятки Зины Петровны шлёпок. Вета разломила булку и в раздражении отбросила одну половинку на стол, а в другую впилась зубами.

Вот тебе и Коган. Не то чтобы она узнала о нём что-то новое, но всё-таки, всё-таки… И там он успел, и тут. А ведь Сандалова ещё буквально несколько часов назад вполне допускала мысль, что он по ней до сих пор сохнет. И так её эта мысль грела, что теперь, когда она развеялась, Виолетту охватил озноб.

Вета вернулась в палату, хлопнула дверью и улеглась в кровать. Она пыталась себя убедить, что происходящее её не касается. Но получалось у неё не то чтобы здорово. А тут ещё, как на грех, нагрянул Коган. Со своей очередной проверкой.

– Привет. Как ты?

– Отлично. Давай уже меня выписывай.

– Позволь мне самому об этом судить.

– Эй! Что ты делаешь? – возмутилась Вета и вцепилась в его красивые руки.

– Хочу проверить следы проколов.

– Я проверяла сегодня утром. Они в полном порядке.

Там зло сощурился:

– Может, позволишь в этом убедиться тоему лечащему врачу?

Понимая, что ведёт себя как глупая истеричка, Вета разжала пальцы. За окном по жестяному отливу стучала капель. Виолетта сосредоточила внимание на этом звуке, чтобы отвлечься от тех ощущений, что в ней пробуждали осторожные движения Тама.

– Здесь не больно?

– Нет.

– А так?

– Всё в полном порядке, – процедила Вета.

– Может, объяснишь, что случилось? – не выдержал Тамерлан, возвращая на место приспущенную резинку на её брючках.

– Ничего. Как я сказала, всё в полном порядке. Можешь не бегать ко мне каждые полчаса.

– Я думал, тебе приятно моё общество, – в голосе Когана Вете послышалось некоторое напряжение.

– Конечно. Но у тебя кроме меня полным-полно дел. Пациенты… На всё готовые, глядящие тебе в рот медсестрички и так далее.

Она сначала выпалила это всё на одном дыхании, а потом поняла, что сделала. Вета почувствовала как румянец залил ее щёки алым, и спустился пятнами вниз. Если бы Сандалова не зажмурилась, то наверняка бы увидела изменившийся взгляд Тамерлана. И удивление в его глазах, и неверие, и смех, и надежду…

– Та-а-ак, – протянул он. – И что, позволь спросить, это означает?

– А на что это похоже?

– На ревность.

– Ты что же, Иннокентий Сергеевич, опять приболел?

– Не-а, я здоров, как бык. Так что тебе обо мне наплели?

Этот гад поёрзал, отвоевывая себе местечко, и улёгся рядом с Виолеттой на койку! Взбешённая такой наглостью, она попыталась ткнуть его в бок локтем. Но места для замаха не было совершенно. Коган её трепыханий даже не ощутил.

– Конкретно мне? Ничего. Но о тебе по всей больнице ходит столько слухов, что от них даже при желании не скроешься.

На её отповедь Тамерлан ответил молчанием. И тем еще больше взбесил. Вета сложила на груди руки и попыталась хотя бы не пыхтеть, как обиженный инфантильный ребёнок. Но надолго её терпения не хватило и уже спустя пару секунд она опять набросилась на Тамерлана:

– Ну, чего ты молчишь! Скажи, что они врут.

– Кто?

Нет, ну, как же он её бесит! Словами не передать.

– Те, кто рассказывает о тебе всякое.

И опять Коган взял длинную-длинную паузу. Будто её вопрос был слишком сложным и на самом деле требовал вдумчивого ответа.

– Нет, такого я говорить не стану. Иначе, боюсь, совру.

– Пф-ф-ф!

– Что? Всё-таки ревнуешь?

– Нет! Поражаюсь. Ты хоть представляешь, как это непрофессионально?!

– До тебя никто не жаловался. Но раз ты против, мне, наверное, придётся пересмотреть своё поведение.

– Я – против? Да мне вообще всё равно. Хочешь – хоть всех тут перетрахай.

– И Зину Петровну? – притворно ужаснулся Коган. – Господь с тобой, Вет.

Этого уже Сандалова не стерпела. Извернулась, выхватила из-под спины подушку и принялась охаживать Когана по голове. Впрочем, тот не позволил ей разгуляться. С неожиданной силой спеленав хулиганку по рукам и ногам, Тамерлан осторожно её зафиксировал и рявкнул так, что задрожали стены:

– Замри! Никаких резких движений. Ты что, совсем спятила? Хочешь мне всю работу похерить? Выражай свою ревность как-то иначе, ага?

– Как-то иначе? – возмутилась Сандалова, смаргивая красную пелену с глаз.

– Вот именно. Без вреда репродуктивной системе. Она нам ещё понадобится.

Если что-то и могло заставить её присмиреть, то вот это короткое «нам». Вета облизала губы. Отвернулась, снова вскинула взгляд на нависающего над ней всем телом Когана. И, видно, он её загипнотизировал, не иначе, ведь как ещё объяснить её тихое:

– Ладно.

Зрачки Тама потрясённо расширились, выдавая его реакцию. После он по-мальчишески широко улыбнулся и, скатившись на бок, положил ей на живот, аккурат между заплатками пластыря, свою ладонь. Это было ужасно трогательно. Слёзы вскипели под плотно прикрытыми веками.

– Все эти женщины… – Там кивнул на дверь, – ничего для меня не значат. И не значили никогда.

– Понятно.

– Хочешь ещё что-нибудь спросить?

Вета закусила щёку. И неопределённо повела плечами. Тянущая боль в животе присмирела, будто его волшебные руки способны были её унять.

– Если только… Нет. Ничего.

– Может, всё же договоришь?

– Как скоро в эту категорию войду я сама?

– Какую категорию? – искренне удивился Там.

– Ничего для тебя не значащих.

Честность требовала определённого уровня смелости. Так что, когда Тамерлан тихо засмеялся, Вета этого не оценила и опять взбесилась. Дёрнулась, хотя буквально две минуты назад обещала ему беречься. Всем телом напряглась.

– Может, ты бы дождалась ответа, прежде чем вновь на меня набрасываться?! – разозлился Коган.

– Что ж. Пожалуйста. Отвечай. А потом уходи. Я устала.

– Господи, как с тобой тяжело! – вздохнул Коган. – Но, знаешь, в чём правда? Без тебя – вообще невыносимо. И да, ты не перейдёшь ни в какие другие категории, хотя, клянусь, я бы этому даже обрадовался. Так и останешься навсегда…

Договорить Коган не успел, потому как в палату к Вете заявилась Сара Измайловна.

– Ах вот где вы, доктор! А я вас повсюду ищу.

Там поморщился, с трудом погасив в себе желание отдёрнуть от Веты руки. Ему стукнуло тридцать четыре года, он давно уже не нуждался ни в чьём одобрении, и только матери до сих пор каким-то немыслимым образом удавалось делать так, что он каждый раз, поступив по-своему, чувствовал себя провинившимся первоклашкой.