Формула Бога. Возвращение - Юрий Витальевич Яньшин

подобрав и сложив за спиной свой ангельский атрибут, двинулся по извилистому маршруту в самый конец зала, где за стеклянной перегородкой маячила долговязая фигура Левушки. Путь до него был тернист и извилист, поэтому к перегородке Захария добрался только минут через пять. Прежде чем войти, Захар побарабанил по стеклу. Левушка обернулся на стук и в первое мгновение не узнал приятеля, близоруко щурясь и поправляя очки, но потом, будто припомнив что-то родное, но давно позабытое, радостно заулыбался и замахал рукой, призывая зайти.

— Левушка! Здравствуй, здравствуй, дорогой!

— Здравствуй-здравствуй, Захар! — сократив имя вошедшего, воскликнул он, на что последний нисколько не обиделся. Они крепко, в четыре руки поздоровались друг с другом. — А я тебя не признал сразу-то! Прости, что проморгал твое возвращение. Ты когда вернулся?!

— Сегодня. Утром.

— Ого! И даже на реабилитации не остался?!

— Да какой там, остался…, — вяло отмахнулся он. — Что ты говоришь?! Сроду не любил валяться на пуховиках. Просто операция завершилась внештатно.

— Что?! Координаторы намудрили?

— Да нет. Там, понимаешь, объявился вдруг неучтенный фактор, — явно не горя желанием вдаваться в объяснения сказал Захария.

— Не может такого быть! Я знаю этих ребят. У них форс-мажор это из области статистической погрешности с плавающей запятой…

Захария не дал развить тему о случайностях, прервал очкастого умника:

— Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам, — скороговоркой процитировал он Шекспира, умалчивая о том, что именно он и был этим неучтенным фактором.

И тут же продолжил, не давая собеседнику сесть на своего любимого конька:

— Вот я за этим к тебе и пришел.

И он вкратце рассказал ему обо всем, что натолкнуло его прийти к нему.

— Эээ… я собственно даже и не знаю, чем же я могу тебе помочь? — проблеял тот, внимательно и не перебивая рассказчика.

— Можешь дарагой, все можешь! Вах! — с деланным кавказским акцентом заулыбался Захария.

— Да я разве против?! Пожалуйста. Все что могу-с…

— Можешь! — еще раз, но уже голосом куда более серьезным подтвердил он. — Мне сейчас до зарезу нужно кое-что посмотреть. Сможешь организовать?

— Ну, зачем же организовывать?! Операторы все заняты пока, — и встретив умоляющий взгляд друга продолжил, — поэтому воспользуемся моим сканом, — и он кивком головы указал на чемоданообразный аппарат с торчащим из него каучуковым раструбом бинокуляра. Сел на стул, выдвинул поддон с клавиатурой, попутно разминая пальцы рук.

— Место?

— Самара. Пугачевский тракт. Район детского сада номер 269. Угол с Ново-Молодежным переулком. Более точных координат не знаю.

Левушкины пальцы замелькали по клавиатуре дробью барабанных палочек. Дернул головой в знак того, что предъявленной информации вполне достаточно.

— Время?

Захария потер, вспотевший вдруг лоб.

— Время говоришь?! Ну… минут без пятнадцати восемь, может чуть больше, по местному, — ему очень не хотелось, чтобы кто-то видел сцену разыгравшейся драмы, хотя знал, что все уже отснято, задокументировано и направлено куда следует.

Левушка кивнул и приник раструбу. Наступила тишина. Захария боялся даже дышать. Левушка тоже сидел, не пытаясь шевелиться, словно охотник в засаде. Минуты текли мучительно долго. Наконец Захария не выдержал:

— Ну что там?!

— Тебе с какого момента: до столкновения, во время столкновения или после?

— После! Сразу после…

— Хорошо. Вот тебе картинка через минуту после столкновения. Не возражаешь, если я выведу картинку на монитор? — спросил Левушка и начал вставать, уступая свое место Захарии. Тот не возражал.

Полковник, как-то робко покосился, на встающего с места Левушку. Волна неожиданного холода вдруг прокатилась мимо и внезапно отступила. Она унесла с собой весь предыдущий энтузиазм, который разом куда-то улетучился. А еще он почувствовал на себе чей-то чужой и взгляд. Кожей затылка он научился чувствовать злые глаза ваххабитских снайперов в горах Кавказа. Оглянулся. Как и следовало ожидать, никого кроме них с Левушкой в выгородке не было. «Так начинается шизофрения» — с грустью подумал он. С опаской занял освободившееся место. Потом глубоко вздохнул, как перед нырком в ледяную прорубь на Крещение и приник к бинокуляру. На «своё» тело, отброшенное мощным ударом бампера и лежащее неопрятной кучей тряпок метрах в пятнадцати от столкновения, Захария взглянул лишь мельком. Все его внимание привлекло то, что происходило на противоположной стороне тротуара, где уже начала собираться немногочисленная кучка суетящегося народа. Судя по суетливым движениям присутствующих и то, как они пытались подручными средствами оказать первую помощь девочке, «скорая» и полиция, еще не успели прибыть на место разыгравшейся трагедии. Кто-то снял с себя пиджак, пытаясь подсунуть его под тельце ребенка, у кого-то нашлась бутылка с минералкой и носовые платки, которыми пытались осторожно стереть кровь от ссадин, кто-то яростно нажимал на кнопки своих сотовых, вызывая МЧС. Захария осторожно подкрутил верньер, увеличивая картинку. Он хотел разглядеть Инессу, но из-за обступивших ее со всех сторон, сделать это было довольно сложно. Правда, один неприятный типчик неопределенного возраста и в белом костюме и темных очках, совсем кстати, засуетился, аккуратно расталкивая толпящихся и все время приговаривая при этом: «Граждане, не толпитесь! Граждане расступитесь! Дайте ей воздуху!». Это в какой-то мере помогло Захарии лучше разглядеть дочь. Стоявший сзади Левушка надел на него наушники. В уши сразу потек людской гомон. Как всегда, большинство женщин причитало не по делу, а мужчин с серьезным глубокомыслием строило версии произошедшего. И лишь немногие из них были заняты реальным делом. Молодая женщина, встав коленями на асфальт, приподняла голову девочки и, не переставая говорить что-то ободряющее поила ее из горлышка пластиковой бутылки, а мужчина средних лет, явно как-то связанный с медициной, присев на корточки отмахиваясь от подаваемых со всех сторон платков, довольно профессионально ощупывал тельце пострадавшей спрашивал где болит и как. Наконец аппаратура позволила Захарии приблизить изображение настолько, что он сумел разглядеть полные муки и боли глаза Инессы смотрящие куда-то вдаль. Как ни странно, в них не было слез. И хотя он знал, что она у него не из плаксивых, все равно было немного странно наблюдать упорно не желавшего плакать ребенка. И тут он заметил, что ее губы шевелятся, явно повторяя какое-то слово. Он до упора крутанул колесико, регулирующее громкость. Сквозь гул людских голосов до него явственно доносилось: «Папка! Папка!» Вне себя от возбуждения он не удержался и закричал в ответ:

— Я здесь! Доча! Я тут! Ты меня слышишь?!

— Она не слышит тебя, — раздался сквозь наушники до тошноты спокойный голос Левушки и его рука мягко, но твердо легла на его плечо. — Она не может тебя слышать, сколько ни кричи. Между вами время и пространство, а это больше чем Вечность.

И тут она неожиданно повернула