Новейший Завет. Книга I - Алексей Брусницын

объём авторам платили. За слово или за строчку. А как Толстой написал такое дикое количество бу́кав, по-твоему? Девяносто томов наследия, сорок шесть тысяч страниц. Это который Лев… А ты знаешь, что и Алексей, и Лев оба были графья́ми… подожди… гра́фами. И оба о-очень много писали. Что «Война и мир», что «Хождение по мукам»… ни одну не дочитал… Я их называю ГРАФ-оманы!

Он хохотнул, вытер рот рукой и потянулся за колой, видимо желая восполнить потерю жидкости.

Тут Даниэль совершил ошибку. Он не выдержал и, вместо того чтобы слушать и поддакивать, возразил угрюмо:

– Да при чём здесь гонорары? Толстым, причём обоим – и тому, который Лев, и тому который Алексей – я тебя уверяю, было плевать на деньги. Что-то другое их писать заставляло. Не то, что тебя…

Только обнаружив на себе хоть и мутный, но очень подозрительный взгляд писателя, Малыш понял, что сболтнул лишнее.

– Ты всё врёшь! – торжественно объявил Бронфельд. – Тебе же не нравятся мои книги! Учиться он у меня хочет… Ерунда! Что ты на САМОМ ДЕЛЕ от меня хочешь?

Малыш очень гордился потом тем, как быстро он нашёлся с ответом:

– Да! Не нравятся. Не представляешь, какой пыткой для меня было их читать, чтобы потом было что обсудить с их автором – самодовольным говноделом. Но кроме самодовольства у этого говнодела есть ещё кое-что. Это именно то, чему я хотел научиться. Хватка! Успех! Я не хочу потратить годы на то, что никогда не продастся. Мне дорого время, которое я мог бы потратить на что-то более полезное, чем написание книг, которые никогда никто не купит… Кроме того, я надеялся, что ты выведешь меня на издательства, замолвишь словечко за своего ученика…

После паузы Бронфельд рассмеялся. Некрасиво. Отклячив нижнюю губу и нарочи́то сотрясаясь всем телом. Отсмеявшись, сказал:

– Писатель – самая авантюрная профессия, в ней никогда не знаешь, когда и сколько тебе заплатят. А вы, молодой человек, – циник, оказывается, и прагматик. Я таким не был… Когда я писал свою единственную настоящую – первую книгу, я ни о чём таком не думал. Ну как не думал… Надеялся на чудо. И оно случилось. Появился этот араб, как джин из лампы, и нашёл мне издателя… Наверное, он и тебе поможет. Я вижу, ты ему нравишься.

Он наплескал виски в стаканы.

– Ле хаим!.. Я расскажу тебе то, о чём никто не знает. Помнишь, я говорил сегодня про книги, которые должен издательству. Так вот чем меньше у меня остаётся денег, тем быстрее мне приходится писать. Сначала я старался. Но потом подсчитал. Первую книгу я писал год. На одиннадцать лет мне денег не хватит… Но как я ни старался, быстрее, чем за полгода, я вторую книгу дописать не успел. Это было уже совсем не то, что первая, но ещё не халтура. Третья вышла за четыре месяца. Постепенно я совсем оборзел. Я теперь не читаю написанное даже второй раз – сразу отдаю реда́кторам. Сейчас я делаю, ты не поверишь, роман в два месяца. Бывают моменты, когда я чувствую себя гением – раз я могу писать так быстро, и мои книги покупают – значит, я достиг литературного дзэна. Когда закончится этот марафон, я хочу, не спеша, написать ещё одну книгу. Ты не представляешь, с каким наслаждением я писал свою первую… Хочу вернуть эти ощущения.

По мере усугубления алкогольной интоксикации речь его становилась всё более эмоциональной и всё менее связанной. К Малышу он теперь почему-то обращался на «Вы».

– И простите мне мой идиотский пафос, Даниэль. Все эти глубокомысленные изречения о судьбах литературы… Это стёб был на самом деле. Я просто думал, что вы дурачок, который божий дар от яичницы не отличает… На самом деле, если вам не нравятся мои книги, значит у вас со вкусом всё в порядке. А эти, – он вяло махнул рукой в сторону окна. – Они не видят фальши… они всеядны… Если вы хотите узнать меня как автора, прочтите мою настоящую книгу!

Даниэль в шутку предложил ему выпить на брудершафт.

– Давайте. Но только фор-р-рмально, – Бронфельд погрозил пальцем, пытаясь сфокусировать взгляд где-то на щеке собутыльника. – Всякие там поцелуи ни к чему. Чёрт вас, молодёжь, знает… Чокнемся, и всё.

Чокнулись и выпили. Вдруг Бронфельд звонко хлопнул себя по лбу. И зигзагом ушёл к секретеру. Вернулся с пухлой папкой.

– Вот! Моя НАСТОЯЩАЯ книга. Держи! Единственный экземпляр. Читать только здесь! Совершенно секретно! Я пишу её уже два года. В свободное от работы время, – он то ли икнул, то ли хмыкнул. – Рабочее название – «Это я – Лёвушка». А люди… они не видят разницы…

Писатель неверной рукой разлил остатки виски. Заглотил свою порцию и почти немедленно уронил голову на грудь. Глаза его закатились, нижняя губа поползла вниз. Максим уже подумал, что он уснул. Но вдруг Бронфельд взметнулся и забормотал:

– А он ещё и говорит мне, что писать теперь… С библией – это его идея. Араб… а туда же… И в «Лёвушку» лезет…

И снова опал. Теперь окончательно. Максим хотел так его и оставить, но сжалился и отволок в спальню. Сам отправился к рабочему уголку Бронфельда.

Глава 6

Компьютер не был выключен, находился в режиме сна. Начинающий шпион уже обрадовался удаче, но вход в систему оказался запаролен. На столе лежала пара листов с какими-то схемами, помеченными неинтерпретируемыми аббревиатурами и обрывками фраз, на обратной стороне – отпечатанный на принтере текст с правками от руки.

Со схемами разобраться было невозможно, судя по различимым словам, это было что-то вроде плана будущей книги.

Текст не был ничем иным, как выдержками из неё же, которые идеолог новой религии правил, судя по всему, сам красной гелиевой ручкой.

На первом листе Малыш прочитал следующее:

НОВЕЙШИЙ ЗАВЕТ

О сотворении Мира.

Сначала был хаос. И ничего кроме хаоса. И носились в пустоте частицы хаоса без цели и смысла. Но, соударяясь, рождали они свет и тепло. И новые частицы рождались в горниле огненном. (Слова «рождались в горниле огненном» были перечёркнуты красным.)

Материя стремится к порядку, ибо таково её свойство. Из взаимодействия частиц явились тогда и вода, и твердь, и воздух.

Миллиарды лет бежала материя хаоса, и поплыли наконец в воде гады, и поползли по тверди твари, и полетели по воздуху птицы.

И прошли ещё миллиарды лет. Материя всё так же стремилась к порядку. И появился наконец человек.

И был человек умнее всех