История философии. Реконструкция истории европейской философии через призму теории познания - Иван Шишков

I Этот промежуток и есть подлинное место герменевтики»[1459].

Таким образом, в отличие от Шлейермахера и Дильтея, говоривших о необходимости интерпретатору «вживаться» в дух времени, мыслить понятиями и представлениями эпохи, Гадамер не только отстаивает идею временной дистанции и ее значимости для понимания, но, более того, в этой «промежуточности» видит истинное место герменевтики: только эта временная дистанция в состоянии, по его словам, «решать настоящую критическую задачу герменевтики — задачу дифференциации истинных и ложных предрассудков»[1460]. Именно промежуточное положение, в которое поставлена герменевтика, и определяет ее главную задачу. Формулировка последней содержится в постановке основного трансцендентального вопроса герменевтики — прояснение тех условий, которые делают возможным понимание, герменевтический опыт.

Осуществленная выше реконструкция структуры и содержания герменевтического опыта Гадамера позволяет мне теперь однозначно сформулировать эти условия. Подобно Канту, хайдельбергский философ выделяет определенные априорные формы, точнее, априорную форму понимания — предпонимание, конкретным выражением которого являются различного рода предрассудки, в частности авторитет и традиция. Своим анализом герменевтического опыта Гадамер сближается с кантовским априоризмом, но в отличие от последнего его герменевтический опыт есть не просто формальное условие индивидуального опыта, а представляет собой постоянно модифицируемую в процессе собственной реализации целостность мировосприятия. Структура герменевтического опыта не исчерпывается никакой жесткой формальной схемой, типа кантовских таблиц категорий или чистых рассудочных понятий. Напротив, она являет собой открытый круг опыта, постоянно создающийся и расширяющийся в результате его применения.

И тем не менее можно, по-видимому, выявить некоторые универсальные структурные элементы герменевтического опыта. К таким я хотел бы отнести следующие: 1) так называемый «герменевтический треугольник»,

2) герменевтический круг {круг понимания), 3) предпонимание. Поскольку о двух последних элементах уже шла речь, то вкратце рассмотрим то, что именуют образно «герменевтическим треугольником».

Само это понятие было предложено герменевтиками по аналогии с понятием «семантический треугольник», с помощью которого философы- семантики пытались выразить отношение между субъектом, знаком и значением. Что касается герменевтического треугольника, то он включает в себя три структурные единицы (стороны): 1) объект исследования —язык в форме текста или речи; 2) первый субъект — автор текста или говорящий; 3) второй субъект — интерпретатор. Каждая из сторон этого треугольника выражает определенные отношения: (1-2) — фиксация субъек- том-автором своих мыслей посредством языка в тексте (речи); (1-3) — интерпретация текста (речи) субъектом-интерпретатором; (2-3) понимание субъекта-автора субъектом-интерпретатором. В соответствии с этими тремя отношениями возникают и три основных герменевтических вопроса.

Из соотношения (1-2) встает вопрос об адекватности выражения автором текста (речи) своей мысли. Эта проблема возникает в силу несоответствия мысли языку, или иначе, неизреченной мысли мысли изреченной. Такое несоответствие объясняется, видимо, несоответствием форм существования этих мыслей: неизреченная мысль существует как факт нашего сознания в идеальной форме, в то время как мысль изреченная объективирована (овнешнена) в форме текста или речи и существует уже независимо от своего автора.

Соотношение (1-3) приводит к вопросу об адекватности понимания субъектом-интерпретатором текста (речи). Исходным пунктом в этом отношении оказывается не столько текст, сколько субъект-интерпретатор, создающий его смысл. Именно в таком ракурсе (как может интерпретатор придать смысл тексту) ставится и обсуждается герменевтическая проблематика Хайдеггером, Гадамером и другими современными герменевтиками.

И, наконец, соотношением (2-3) был поставлен вопрос об адекватности понимания одного субъекта другим, который был предметом обсуждения для ранней философской герменевтики, в частности Фр. Шлейер- махера и В. Дильтея. 5 Подводя общей итог реконструкции и анализа герменевтической философской традиции, следует подчеркнуть, что, несмотря на новизну своего объекта исследования и использование в своем арсенале идей экзистен- н циалистского и феноменологического толка, герменевтический способ [философствования в целом осуществляется в общем русле современного i философствования и прежде всего в русле аналитической философской j традиции. С последней герменевтику сближает то, что философия в пред- ставлении философов-аналитиков есть и может быть только философией: языка, в частности в том ее понимании, какое ей придал ранний Хайдеггер! и особенно поздний Витгенштейн, наиболее близкий из многочисленных! философов-аналитиков к герменевтическим идеям.

j Их близость обнаруживается прежде всего по линии уподобления I языка игре. И хотя имя Витгенштейна лишь однажды упоминается на J страницах главного труда основателя современной философской герме- ; невтики, тем не менее широко известная концепция языковой игры вели- j кого кембриджского мыслителя во всю была использована Гадамером. Он! прибегает к понятию «игра» в связи с тем, что люди «говорят на разных языках». В такой ситуации Перед герменевтиком ставится задача найти общий язык. «Общий язык, — замечает в этой связи Гадамер, — разыгрывается между говорящими — они постепенно „сыгрываются44 и могут начать договариваться, а потому и тогда, когда различные „взгляды44 непримиримо противостоят друг другу, нельзя отрицать возможность договориться между собой. Относительность языков не служит препятствием для языка, слово которого общо для всех…»[1461] Это высказывание примечательно тем, что в нем по существу нашла свое отражение теория «семейных сходств» позднего Витгенштейна. Но в отличие от последнего, который понимал игру как некое методологическое средство для использования слов в языке, Гадамер придает игре онтологический статус, полагая, что «она обладает собственной сущностью, независимо от сознания тех, кто играет. Игра имеет место и там, и даже преимущественно и собственно там, где… нет субъектов, ведущих себя по-игровому… Игра — это совершение движения как такового»[1462]. Следовательно, игра выводит играющего за границы его субъективности, включая его в бесконечную реальность. А это значит, что собственно субъектом игры является не игрок, а сама игра, которая вовлекает его и держит[1463]. Игра, в которую вовлечен язык, оказывается, по Гадамеру, силой, конституирующей мир человека.