Мемуары генерала барона де Марбо - Жан-Батист-Антуан-Марселен де Марбо

Так, 16 октября при Лейпциге Себастьяни, генерал, командовавший 2-м кавалерийским корпусом, поместил многочисленные эскадроны трех своих дивизий между деревней Вахау и деревней Либертвольквиц, примерно определив для каждого дивизионного генерала место, какое его дивизия должна была занимать. Дивизия Экзельманса оказалась на неровной местности, где тут и там виднелись небольшие холмы, лощины и овраги. Корпус образовывал линию значительной длины. Вражеская кавалерия находилась очень близко от нас и поэтому не могла захватить нас врасплох. Я воспользовался лощинами, расположенными на территории, где стояла наша бригада, чтобы спрятать в них полк. Таким образом, полк был защищен от артиллерийского огня, продолжая оставаться в строю готовым к бою, поэтому нам посчастливилось провести большую часть сражения, не потеряв ни единого человека, поскольку ядра пролетали над головами моих кавалеристов. В то же время соседние полки несли значительные потери. Я радовался, что сумел так удачно разместить мои эскадроны, как вдруг генерал Экзельманс под предлогом того, что каждый должен испытать свою долю опасности, приказал мне, несмотря на уговоры бригадного генерала, выдвинуть мой полк на сто шагов перед общей линией войска. Я повиновался, но спустя очень короткое время у меня был убит капитан Бертен и примерно 20 солдат вышли из строя. Тогда я прибегнул к новой методе. Она состояла в том, чтобы выслать некоторых смелых кавалеристов вперед, расставив их на значительном расстоянии друг от друга, чтобы они стреляли из карабинов по вражеской артиллерии. В свою очередь, противник в ответ на это тоже выдвинул своих стрелков, и таким образом группы стрелков с обеих сторон оказались между двумя линиями войск, стреляя друг в друга. Поэтому вражеские канониры не могли вести огонь по моему полку из боязни убить кого-либо из своих собственных людей. Правда, подобное затруднение испытывали и наши канониры, но это молчание артиллерии с двух сторон в самом тихом месте сражения было полностью в нашу пользу, поскольку союзники обладали гораздо большим количеством пушек, чем французы. Впрочем, в эти минуты наша и вражеская пехота сражались за деревню Либертвольквиц, поэтому французская кавалерия и кавалерия противника должны были только дожидаться исхода этой ужасной битвы. Бесполезно было бы уничтожать кавалерию артиллерийским огнем, лучше всего было ограничиться перестрелкой. Стрелки большую часть времени били по воробьям. Моему примеру последовали все командиры полков и других бригад. Поскольку при этом неприятель, стоявший перед этими бригадами, тоже прекратил стрелять из пушек, жизнь многих людей была спасена. Можно было бы спасти еще больше, если бы генерал Экзельманс не приказал вернуть стрелков в цепи, что стало сигналом для артиллерии, и неприятель осыпал наши эскадроны градом ядер. К счастью, день близился к концу.

Это было вечером 16 октября. Все командиры полков 2-го кавалерийского корпуса сочли настолько хорошим подобный способ сохранения людей, что, с общего согласия, мы все использовали его в битве 18 октября. Когда враг стрелял из пушек, мы посылали вперед наших стрелков. Они могли бы захватить орудия противника, если бы это не было им запрещено, поэтому неприятель тоже вынужден был высылать своих стрелков против наших, и это парализовало артиллерию обеих сторон. Командиры вражеской кавалерии, стоявшей напротив нас, вероятно, разгадали и оценили те мотивы, которые заставляли нас действовать подобным образом. Они стали использовать тот же метод, так что на третий день сражения пушки, приписанные к кавалерии с обеих сторон, использовались гораздо меньше. Все это не мешало проводить друг против друга ожесточенные атаки, но целью этих атак было либо напасть на вражескую позицию, либо защитить свою. В таких случаях не приходится беречь себя, а артиллерийский обстрел на месте, когда обе кавалерии стоят друг против друга, служит лишь для того, чтобы бесполезно убивать множество смелых людей. Вот этого Экзельманс не хотел понять, но поскольку он непрерывно скакал от одного фланга к другому, то, как только он уезжал от какого-либо полка, командир этого полка вновь высылал своих стрелков вперед, и пушки замолкали.

Все кавалерийские генералы, так же как и сам Себастьяни, были настолько убеждены в преимуществах этого метода, что Экзельманс наконец получил приказ не дразнить больше вражеских канониров, приказывая нашим пушкам стрелять в них, в то время когда наши эскадроны не должны были ни атаковать, ни отражать вражеские атаки.

Спустя два года я применил эту же систему при Ватерлоо по отношению к английской артиллерии и потерял значительно меньше людей, чем если бы действовал иначе. Но вернемся в Маркранштедт.

Я собираю возле Эльстера остатки нашей армии. — Расправа с пятьюстами вражескими бандитами. — Отступление к Заале. — Эрфурт. — Мюрат покидает армию. — Австрийцы и баварцы в Ханау. — Я форсирую Кинциг при Гельнхаузене. — Армия перед Ханау

Во время остановки, сделанной императором и его дивизиями, идущими из Лейпцига, стало известно об ужасном событии — взрыве моста в Линденау. Это событие лишило французскую армию почти всей ее артиллерии, и много наших солдат оказалось в плену. Тысячи наших раненых товарищей подверглись резне и были перебиты пьяной вражеской солдатней, которую толкали на убийство ее подлые офицеры! Скорбь была всеобщей! Каждый оплакивал родственника, друга, любимых товарищей! Император выглядел потрясенным. Однако он приказал кавалерии Себастьяни вернуться до моста в Линденау, чтобы принять и защитить отдельных людей, которые смогли бы в некоторых местах переправиться через реку после катастрофы, вызванной взрывом моста.

Чтобы побыстрей прийти им на помощь, мой полк и 24-й конно-егерский полк получили приказ двигаться на рысях впереди этой колонны. Генерал Ватье плохо себя чувствовал, поэтому я, будучи самым опытным командиром полка, заменил его в командовании всей бригадой.

Как только мы прошли половину расстояния, отделявшего нас от Лейпцига, мы услышали непрерывную пальбу. Подъехав к пригородам Лейпцига, мы стали различать крики отчаяния несчастных французов, у коих не было никакого способа к отступлению и закончились патроны. Их преследовали на улицах, за ними гнались по пятам из дома в дом. Враг превосходил их числом, и в результате французы были подло перебиты врагами, в основном пруссаками, баденцами и саксонскими гвардейцами.

Я никогда не смогу выразить ту ярость, какую испытывали в этот момент оба полка, находившиеся под моим командованием! Каждый стремился отомстить и с сожалением думал, что месть была почти невозможной, поскольку река Эльстер отделяла нас от убийц и их жертв! Наше ожесточение увеличилось, когда мы встретили примерно две тысячи французов, большинство которых было раздето, почти все ранены и спаслись от смерти лишь благодаря тому, что бросились в реку и переплыли ее под выстрелами врагов с противоположного берега! Среди этих людей находился и маршал Макдональд, обязанный жизнью лишь своей физической силе и умению плавать. Он был полностью раздет, его лошадь утонула. Я приказал побыстрее дать ему кое-какую одежду и одолжил ему запасную лошадь, которая постоянно следовала за мной. Это позволило ему как можно скорее присоединиться к императору в Маркранштедте и дать ему отчет о катастрофе, свидетелем которой он только что оказался. Одним из основных эпизодов этой катастрофы была смерть маршала Понятовского, погибшего в водах Эльстера.