Дыхание снега и пепла - Диана Гэблдон

видел меня, а я не окликнул его. Не знаю, что показалось мне в нем странным… но что-то было не так. Я еще немного поработал — я не хотел уходить далеко от дома на случай, если… — но меня снедало беспокойство.

Он отпустил мою руку и потер костяшками пальцев под носом.

— Меня не отпускала мысль, что что-то неладно, и в конце концов я бросил шкуру и пошел за ним, ощущая себя суеверным дураком.

Фергус пошел через окраину Риджа и потом вниз по лесистому склону, к Белому Роднику. Это был самый отдаленный и уединенный из трех родников вокруг Риджа, его называли белым из-за большого белого валуна, что стоял у истока заводи.

Джейми вышел из подлеска как раз вовремя, чтобы увидеть Фергуса лежащим у ручья, рукав закатан и плащ сложен под головой, покалеченная левая рука опущена в воду.

— Я, наверное, должен был сразу закричать, — сказал он, рассеянно проводя рукой по волосам. — Но я просто не мог в это поверить, понимаешь?

В этот момент Фергус взял правой рукой небольшой обвалочный нож, погрузил его в воду и ювелирно вскрыл вены на левом локте, кровь растекалась мягкими темными облаками вокруг его бледнеющей в потоке руки.

— Тогда я закричал, — сказал Джейми. Он закрыл глаза и зло потер лицо руками, словно пытаясь стереть воспоминание.

Он сбежал вниз по склону, схватил Фергуса, резко поднял его на ноги и ударил.

— Ты ударил его?

— Да, — сказал он кратко. — Этому мелкому ублюдку повезло, что я не сломал ему шею.

Краска прилила к его лицу, когда он говорил, и он плотно сжал губы.

— Это было после того, как мальчишки выкрали Анри-Кристиана? — спросила я, прокручивая в голове разговор с Фергусом в конюшне. — Я хочу сказать…

— Ай, я знаю, что ты хочешь сказать, — прервал он меня. — Это случилось на следующий день после того, как мальчишки бросили Анри-Кристиана в ручей, ай. Но дело не только в этом — не только в том, что мальчонка родился карликом. — Его лицо исказилось от тревоги. — Мы поговорили. После того как я перевязал ему руку и привел в чувство, он рассказал, что уже давненько об этом думал, случай с малышом только подтолкнул его к действию.

— Но… как он мог? — спросила я подавленно. — Оставить Марсали и детей — как?

Джейми опустил глаза, сцепил руки на коленях и вздохнул. Легкий бриз подул в открытое окно, приподняв волосы у него на макушке, будто крошечное пламя.

— Он думал, что им будет лучше без него, — сказал он резко. — Если бы он умер, Марсали могла бы снова выйти замуж — найти человека, который сможет заботиться о ней и детях. Обеспечивать их. Защищать малыша Анри.

— Он думает… то есть думал, что не может?

Джейми взглянул на меня с какой-то резкостью.

— Саксоночка, — сказал он, — он знает, и знает чертовски хорошо, что он не может.

Я набрала было воздуха, чтобы запротестовать, но вместо этого закусила губу, не найдя подходящих аргументов.

Джейми встал и начал беспокойно ходить по комнате, поднимая и опуская случайные предметы.

— Ты совершил бы такое? — спросила я, помолчав. — В подобных обстоятельствах.

Он остановился на мгновение, стоя спиной ко мне и держа в руках мой гребень.

— Нет, — сказал он мягко. — Но мужчине тяжело жить с этим знанием.

— Ну, я понимаю… — начала я медленно, но он развернулся ко мне. Его лицо было напряженным и изможденным, но недостаток сна был ни при чем.

— Нет, саксоночка, — сказал он. — Ты не понимаешь.

Он сказал это нежно, но с таким отчаянием в голосе, что мне на глаза навернулись слезы. Причиной моей чувствительности были не только сильные эмоции, но и физическая слабость, и я знала, что если позволю себе расклеиться, то превращусь в абсолютную размазню, а это последнее, что мне было сейчас нужно. Я закусила губу и промокнула глаза краем простыни.

Я услышала глухой удар, когда он опустился на колени рядом с кроватью, и слепо протянула к нему руки, прижимая его к своей груди. Он обхватил меня руками и глубоко вздохнул, и его дыхание согрело мою кожу сквозь рубашку. Я провела по его волосам дрожащей рукой и почувствовала, как он внезапно расслабился, — напряжение покидало его, как вода, вытекающая из кувшина.

У меня появилось очень странное чувство — как если бы сила, за которую он так яростно цеплялся, теперь оставила его… и текла в меня. Как только я обняла Джейми, я как будто снова овладела своим немощным телом, мое сердце перестало слабо трепыхаться в груди и вернулось к своему обычному твердому и здоровому ритму.

Слезы отступили, хотя они были опасно близко. Я медленно обводила пальцами его лицо, румяно-бронзовое, обветренное солнцем и отмеченное тревогами: высокий лоб с широкими красновато-рыжими бровями; широкие равнины щек; длинный, прямой как лезвие нос; прикрытые глаза, раскосые и загадочные с этими странными ресницами, светлыми у корней и яркими, золотисто-каштановыми — почти до черноты — на кончиках.

— Разве ты не знаешь? — сказала я очень нежно, обводя изящные линии его уха. Светлые жесткие волоски вились внутри ушной раковины, щекоча мой палец. — Неужели вы не понимаете? Это вы сами. Не то, что вы можете дать, или сделать, или обеспечить. Только вы сами.

Он сделал глубокий, прерывистый вдох и кивнул, не открывая глаз.

— Я знаю. Я сказал это Фергусу, — начал он мягко. — Или, по крайней мере, я думаю, что сказал. Я наговорил ужасно много вещей.

Они оба стояли на коленях у родника, обнявшись, мокрые от крови и воды. Джейми вцепился в него, как будто мог удержать Фергуса на земле, с его семьей, одним только усилием воли. До самого конца он не слышал, что говорит, захваченный моментом.

— Ты должен остаться ради них, если не ради себя, — прошептал он, прижав лицо Фергуса к своему плечу, его черные волосы, мокрые от пота и воды, обжигали щеку холодом. — Tu comprends, mon enfant, mon fils? Comprends-tu?[146]

Я почувствовала, как дернулось его горло, когда он сглотнул.

— Видишь ли, я думал, что ты умираешь, — сказал он очень мягко. — Я был уверен, что, когда я вернусь домой, тебя уже не станет и я останусь один. Я тогда говорил не столько с Фергусом, сколько с самим собой.

Он поднял голову и посмотрел на меня сквозь пелену слез и смеха.

— Боже, Клэр, — сказал он, — я был бы ужасно зол на тебя, если бы ты умерла и оставила меня!

Мне хотелось сразу смеяться и плакать — и