The Transformation of the World: A Global History of the Nineteenth Century - Jürgen Osterhammel

на посту вопреки воле большинства в парламенте. С 1830-х годов Великобритания стала не просто конституционной, а парламентской монархией, в которой и церковь стала играть меньшую политическую роль, чем во многих странах континентальной Европы. В то же время политикам в Вестминстере практически не приходилось считаться с социально и культурно далеким массовым электоратом, поскольку закон о реформе 1832 года расширил избирательный округ лишь с 14 до 18% взрослого мужского населения. Таким образом, середина века в Великобритании стала периодом демократических процедур без широкой демократической легитимации, а также широко распространенной убежденности в том, что средние классы отныне должны играть важную роль в политике. Даже самые прогрессивные страны Европы смогли закрыть демократическое лидерство Америки как на местном, так и на национальном уровне лишь с задержкой почти в полвека.

Подавляющее большинство женщин оставалось за пределами активной гражданской позиции. Дебют женского избирательного права в Америке состоялся в штате Вайоминг в 1869 г. (а в целом в США - только после 1920 г.). Первой де-факто суверенной страной, принявшей этот закон, вызвавший всеобщее внимание и широкое празднование, стала Новая Зеландия - сначала (в 1893 г.) как избирательное право, а с 1919 г. также как право выдвигать свою кандидатуру на выборах. Финляндия - тогда еще часть царской империи - стала лидером в Европе, введя женское избирательное право в 1906 году, за ней последовала Норвегия в 1913 году. В обоих случаях женщины были нужны, поскольку они могли повысить легитимность националистов. Движение за женское избирательное право рано и сильно разрослось в тех странах, где также велась борьба за избирательные права мужчин. В Германии, где они были дарованы в 1867-71 гг. как "подарок свыше", суфражистское движение было слабее, чем в таких странах, как Великобритания.

Демократия в той или иной степени строилась снизу вверх. Базовый процесс трансформации обычаев в права на местном уровне не является уникальным для постреволюционных обществ, таких как США, и не является западной особенностью. В конце эпохи Токугава, когда в Японии вряд ли кто мог представить себе создание национального собрания, возможности участия местного населения постепенно расширялись, не будучи связанными ни с политической революцией, ни с традицией муниципального самоуправления. Устоявшиеся семьи вынуждены были признать притязания поднимающихся «новых семей». После того как с 1868 г. в результате реставрации Мэйдзи была проведена административная децентрализация, границы между государственным и местным управлением пришлось перекраивать. Сначала со всех сторон раздавались требования о создании сельских собраний, и после 1880 г. они были созданы во многих префектурах. Однако в то же время центральное правительство начало отступать, вводя контроль над общественной деятельностью, свободой печати, новыми политическими партиями, а в 1883 г. запретило выборы сельских и городских мэров, настаивая на их назначении сверху. Это вызвало бурные протесты. В 1888 г. было принято законодательство, регулирующее отношения между центральным государством и деревнями, в соответствии с которым мэры могли избираться, но только под строгим контролем соответствующих органов власти. При этом возможности для участия в выборах были гораздо шире, чем при существовавшем до 1868 г. старом режиме. В 1890 году первые в истории Японии всеобщие выборы подтвердили это, заполнив парламент представителями верхнего среднего слоя, что вывело на центральную сцену политики новый класс, не имеющий самурайского происхождения. Но прошло еще четверть века, прежде чем парламент, находясь под постоянной угрозой роспуска со стороны императорского правительства, смог заявить о себе как о противовесе исполнительной власти. Первые выборы, проведенные в Китае зимой 1912-13 годов, относительно свободные и честные, не стали началом стабильного демократического развития. К 1933 г. все следы демократии были уничтожены в Китае, Японии и Корее.

Не только в США и Великобритании политические движения и общественные объединения стали школами демократии, предлагая в своем внутреннем функционировании учебное пространство, не обусловленное статусными соображениями. Сначала претензии на равенство часто выдвигались и отрабатывались на уровне социального общения, в среде, группах и организациях, состоящих из объективно равных, способных тем более успешно отстаивать свои интересы на более широких политических аренах, характеризующихся острой конфликтностью. Таково было политическое ядро социализма и связанных с ним низовых движений. Например, ранняя германская социал-демократия рассматривается не столько как политическая партия в современном понимании, сколько как ассоциативное движение. Социализм был новым языком солидарности непривилегированных слоев общества, который появился тогда, когда исчезли корпоративные представления и возникла необходимость выйти за рамки политически аморфного существования неорганизованной бедности. В институциональном плане социалистическое движение до своего превращения в заговорщическую авангардную партию не только отстаивало коллективные интересы в борьбе между классами, но и предполагало осуществление демократии. Европейский социализм был силой демократизации. В нем сочетались домарксистский или "утопический" ранний социализм, представленный такими фигурами, как Роберт Оуэн, Шарль Фурье или Пьер-Жозеф Прудон, и ненасильственный вариант анархизма (особенно в лице русского князя, а затем эмигрировавшего в Швейцарию Петра Кропоткина) и большинство партий (большинство из которых были явно марксистскими), объединившихся в 1889 году во Второй Интернационал.

Первоначальные идеалы экономической децентрализации, взаимопомощи, кооперативного производства, а иногда и общинного проживания вне рамок буржуазной частной собственности к началу века ослабли. Но члены профсоюзов по-прежнему стремились выражать свои индивидуальные желания и идеи в партиях и союзах, которые представляли бы их интересы во внешнем мире, но при этом были бы взаимодополняемы внутри. Хотя до Первой мировой войны ни одна партия рабочего движения не пришла к власти в Европе, формирование демократического менталитета в многочисленных течениях европейского социализма сыграло не последнюю роль в подготовке послевоенного процесса демократизации. Еще до ее начала в Европе и британских владениях происходило постоянное укрепление социал-демократии, в которой значительные тенденции отбросили марксистские ожидания революции. В Германии это был "ревизионизм" Эдуарда Бернштейна и его соратников, а в Великобритании - новый либерализм, который, в отличие от старого, уже не рассматривал социальный вопрос как необходимое зло, а ставил его во главу угла политики. Социал-либерализм и демократический социализм сошлись в реформистской концепции политики, но только в некоторых странах Центральной, Западной и Северной Европы, не в условиях российского самодержавия, заставившего своих противников встать на революционный путь, и не в США, где организованный социализм оставался незначительным, а интеллектуальное сближение либеральной и умеренной социалистической мысли имело политические последствия только в рамках "Нового курса" 1930-х годов.

4. Бюрократии

Даже накануне Первой мировой войны подлинная демократия как конституционный строй существовала в очень немногих странах мира, и к ним не относились такие крупные республики, как Китай или Мексика. Государство было гораздо более распространено как орган управления, чем как арена участия. "Государство" может быть