Сегун - Джеймс Клавелл

— А, все нормально, нашел, я лежал на нем.

— Ох, так вы не против?

— Нет, если только чуть-чуть, ну, не встает, все из-за этих разговоров, придется подождать. Ладно?

— О, я не против. Это я виновата, что смеялась. Анджин-сан, я люблю тебя, пожалуйста, извини.

— Я тебя прощаю.

— Мне нравится трогать тебя.

— Я никогда не знал ничего подобного твоим прикосновениям.

— Что ты делаешь, Анджин-сан?

— Надеваю его.

— Это трудно?

— Да, перестань смеяться!

— Ой, прости меня, пожалуйста, может быть, я…

— Перестань смеяться!

— Пожалуйста, прости меня…

Потом она мгновенно уснула, полностью вымотавшись. А он нет. Это было прекрасно, но не совершенно. Он слишком заботился о ней, и на этот раз это было для ее удовольствия, а не для его.

«Да, это было для нее, — подумал он, любя ее. — Но одно абсолютно точно: я знаю, что полностью удовлетворил ее. В этот раз я совершенно уверен».

Он заснул. Позднее сквозь сон до него стали доноситься голоса, перебранка и слова на португальском языке. Сначала он подумал, что это ему снится, потом узнал голос: — Родригес!

Марико что-то пробормотала, полностью погруженная в сон.

Заслыша звук шагов на тропинке, он, шатаясь, встал на колени, борясь с охватившей его паникой, поднял ее, словно куклу, и подошел к седзи, остановившись на миг, так как дверь открылась снаружи. Голова служанки была опущена, глаза закрыты. Он бросился за ней с Марико на руках и аккуратно положил ее на одеяла, все еще полусонную, и тихо пробрался обратно в свою комнату. Его бил озноб, хотя ночь была теплой. Блэксорн ощупью нашел свое кимоно и заторопился опять на веранду. Ёсинака поднялся уже на вторую ступеньку.

— Нан деска, Ёсинака-сан?

— Гомен насаи, Анджин-сан, — сказал Ёсинака, он указал на фонари в дальнем проходе к гостинице и добавил много слов, которых Блэксорн не понимал. Но смысл был в том, что там у ворот стоял человек, чужеземец, который хотел повидать его, а когда ему велели подождать, он повел себя как дайме, хотя и не был им, сказал, что не может ждать, и пытался пройти силой, но его остановили. Он сказал, что он его друг.

— Эй, англичанин, это я, Васко Родригес!

— Эй, Родригес, — радостно закричал Блэксорн. — Все нормально. Хай, Ёсинака-сан. Каре ва ватаси но ичи юдзин дес. Он мой друг.

— Ах, со дес!

— Хай. Домо.

Блэксорн бегом спустился по ступеням и пошел к воротам. Сзади себя он услышал голос Марико: «Нан дза, Дзиммоко?» и ответный шепот, после чего она властно позвала: «Ёсинака-сан!»

— Хай, Тода-сама!

Блэксорн оглянулся. Самурай подошел к лестнице и направился в комнату Марико. Ее дверь была закрыта. Снаружи стояла Дзиммоко. Ее скомканная постель была сейчас около двери, так как она там и должна была спать, потому что ее хозяйка, конечно, не желала ночевать с ней в одной комнате. Ёсинака поклонился двери и начал рапортовать. Блэксорн шел по дорожке со все возрастающим ощущением радости, босиком, глядя на Родригеса с приветственной улыбкой, свет факелов отражался на серьгах португальца и в изгибах его богатой шляпы.

— О, Родригес! Как хорошо снова повидать тебя. Как нога? Как ты меня отыскал?

— Мадонна, ты вытянулся, англичанин, похудел! Да, сильный и здоровый и ведешь себя как этот чертов дайме! — Родригес обнял его по-медвежьи, Блэксорн ответил ему тем же.

— Как твоя нога?

— Болит, дерьмо проклятое, но работает, а нашел я тебя, потому что везде спрашивал, где этот знаменитый Анджин-сан — большой чужестранец, бандит и негодяй с голубыми глазами!

Они дружно хохотали, обменивались похабными шуточками, не обращая внимания на самураев и слуг, окруживших их. Блэксорн тут же послал за саке и повел его с собой. Они шли своей моряцкой походкой, правая рука Родригеса по привычке была на рукоятке рапиры, большой палец другой засунут за широкий пояс, около пистолета. Блэксорн был выше на несколько дюймов, но португалец был даже шире его в плечах и имел более мощную грудную клетку.

Ёсинака ждал на веранде.

— Домо аригато, Ёсинака-сан, — сказал Блэксорн, снова благодаря самурая, и показал Родригесу на одну из подушек. — Давай поговорим здесь.

Родригес уже занес ногу на ступеньку, но остановился, так как Ёсинака встал перед ним, указал на рапиру и пистолет и вытянул вперед левую руку ладонью вверх:

— Дозо!

Родригес нахмурился:

— Ие, самурай-сама, домо ари…

— Дозо!

— Ие, самурай-сама, ие! — повторил Родригес более резко, — ватаси юдзин Анджин-сан, нех?

Блэксорн выступил вперед, все еще забавляясь неожиданной стычкой.

— Ёсинака-сан, сигата га наи, нех? — сказал он с улыбкой. — Родригес ватаси юдзин, вата…

— Гомен насаи, Анджин-сан. Киндзиру! — Ёсинака крикнул что-то повелительное, самураи мгновенно сделали выпад вперед, угрожающе обступили Родригеса, он опять протянул руку:

— Дозо!

— Эти дерьмом набитые проститутки очень обидчивы, англичанин, — сказал Родригес, широко улыбаясь. — Отошли их, а? Я еще никогда не отдавал своего оружия.

— Подожди, Родригес! — торопливо сказал Блэксорн, чувствуя, что он что-то задумал, потом обратился к Ёсинаке: — Домо, гомен насаи, Родригес юдзин, вата…

— Гомен насаи, Анджин-сан. Киндзиру, — потом грубо к Родригесу: — Има!

Родригес рявкнул в ответ:

— Ие! Вакаримас ка?

Блэксорн поспешно встал между ними:

— Ну, Родригес, что тут такого, правда? Пусть Ёсинака возьмет их. Мы тут ничего не можем поделать. Это из-за госпожи Тода Марико-самы. Она здесь. Вы знаете, как они чувствительны в отношении оружия, когда дело касается дайме и их жен. Мы проспорим всю ночь, вы же их знаете? Какая разница?

Португалец с трудом заставил себя улыбнуться:

— Конечно, почему бы и нет? Хай. Сигата го най, самурай-сама. Со дес!

Он поклонился, словно придворный, но без всякой искренности, вытащил рапиру в ножнах и пистолет, протянул их охране. Ёсинака сделал знак самураю, который взял оружие и побежал к воротам, где и положил их, встав рядом, как часовой. Родригес начал подниматься по лестнице, но Ёсинака снова вежливо и твердо попросил его подождать. Другой самурай вышел вперед с намерением обыскать его. Взбешенный Родригес отскочил назад:

— Ие! Киндзиру, клянусь Богом! Что за…

Самураи налетели на него, крепко схватили за руки и тщательно обыскали. Они нашли два ножа в голенищах сапог, еще один был привязан к его левой кисти, два маленьких пистолета — один был спрятан в складках плаща, другой под рубашкой, и маленькую оловянную фляжку на поясе.