Сегун - Джеймс Клавелл

Таких прекрасных дней и ночей она могла вспомнить много. Все было хорошо кроме первого дня после выезда из Мисимы, когда отец Тсукку-сан опять встретился с ними и непрочное перемирие между мужчинами кончилось. Их ссора началась внезапно, яростно, и виной тому — инцидент с Родригесом, к тому же они слишком много выпили. Обмен угрозами, проклятия… А потом отец Алвито кинулся в Эдо… Смутное чувство недовольства осталось после этого эпизода и омрачило их дальнейшее путешествие.

— Мы не должны были допустить этого, Анджин-сан.

— Но этот человек не имел права…

— О да, я согласна. И конечно, вы правы. Но пожалуйста… если вы позволите тому, что произошло, разрушить вашу гармонию — вы пропадете и я тоже. Пожалуйста, я умоляю вас, будьте японцем! Отбросьте этот инцидент — вот и все, один инцидент из десяти тысяч! Вы не должны позволять нарушать вашу гармонию. Отбросьте его в самый дальний уголок сознания.

— Как? Как мне это сделать? Взгляните на мои руки! Я так чертовски зол, что не могу унять дрожь!

— Посмотрите на этот камень, Анджин-сан! Послушайте, как он растет.

— Что?

— Прислушайтесь к росту камня, Анджин-сан. Сосредоточьте свое внимание на этом — на гармонии камня. Прислушайтесь к ками этого камня. Слушайте мою любовь — ради жизни! И ради меня…

Так она старалась и понемногу преуспела в этом, и на следующий день они опять были друзьями, опять любовниками, опять в мире, она продолжала учить его, пытаясь подготовить помимо его воли к созданию внутреннего «восьмирядного заслона», помогая строить внутренние стены и бастионы, которые были для него единственным путем к гармонии и выживанию.

— Я так рада, что священник ушел и не возвращается, Анджин-сан.

— Да.

— Лучше, чтобы не было ссор. Я боюсь за вас.

— Ничего не меняется — он всегда был моим врагом, всегда и будет. Карма есть карма. Но не забывайте — никто и ничто не существует вне нас. Пока не существует. Ни он, ни кто-нибудь еще. И ничего другого. До приезда в Эдо. Да?

— Да. Вы так мудры. И опять правы. Я так счастлива быть с вами…

Дорога из Мисимы быстро вышла из плоских равнин и запетляла по горам к перевалу Хаконе. Два дня они отдыхали на вершине горы, радостные и довольные; гора Фудзи блистала перед ними на восходе и закате солнца, вершина скрывалась в кольце облаков.

— Горы всегда такие?

— Да, Анджин-сан, большую часть времени они закрыты. Но это делает вид ясной и чистой Фудзи-сан еще прекраснее, правда? Вы можете подняться до вершины, если хотите.

— Давай сделаем это сейчас!

— Не сейчас, Анджин-сан. Но однажды мы это сделаем, — мы ведь должны оставить что-нибудь на будущее, да? Мы заберемся на Фудзи-сан осенью…

Им всегда доставались красивые уединенные гостиницы, на всем пути по равнинам Кванто. И всегда приходилось пересекать реки, ручьи, речушки, стремящиеся к морю, которое сейчас было справа от них. Их процессия двигалась на север по извилистой, оживленной, суетливой Токайдо, через самую большую рисовую житницу империи. Плоские аллювиальные равнины изобиловали водой, каждый дюйм земли здесь возделывался. Воздух теперь был горячий и влажный, тяжелый от зловония человеческих испражнений, которые крестьяне разводили водой, заботливо поливая посадки.

— Рис дает нам пищу, Анджин-сан, татами для сна, сандалии для ходьбы, одежду, чтобы укрываться от дождя и холода, солому, чтобы утеплять наши дома, бумагу для письма. Без риса мы не могли бы существовать.

— Но такая вонь, Марико-сан!

— Это небольшая цена за такую щедрость, да? Просто делайте как мы — открывайте свои уши, глаза и голову. Слушайте ветер и дождь, насекомых и птиц, слушайте рост насекомых и мысленно представляйте ваших потомков, приближающихся к концу жизни. Если вы это сделаете, Анджин-сан, вы скоро начнете чувствовать красоту жизни. Это требует практики… но вы станете совсем японцем, не так ли?

— Ах, благодарю вас, госпожа моя! Но должен признаться, что я уже начинаю любить рис, — да-да, я, пожалуй, предпочитаю его картофелю… И вы знаете еще, что я не так скучаю без мяса, как раньше. Разве это не странно? И я не так голоден, как был.

— А я голодна, как никогда в жизни.

— Да я говорю о пище.

— Ах, я тоже…

За три дня до перехода через перевал Хаконе у нее начались месячные и она попросила его взять себе на ночь одну из служанок в гостинице («Это будет разумно, Анджин-сан»).

— Предпочитаю обойтись без них, извини меня.

— Пожалуйста, прошу тебя. Это для безопасности. Так благоразумней.

— Если вы так хотите — тогда да. Но завтра ночью, не сегодня. Сегодня вечером давайте просто ляжем спать в мире и спокойствии, вместе.

«Да, — подумала Марико, — эту ночь мы проспали спокойно, а рассвет назавтра был так прекрасен, что я покинула его теплую постель, села на веранде с Дзиммоко и следила, как рождается новый день».

— Ах, доброе утро, госпожа Тода, — у входа в сад стояла Дзеко, кланяясь ей, — какой чудесный рассвет.

— Да, красивый.

— Простите, можно я вам помешаю? Могу я поговорить с вами наедине — о делах?

— Конечно. — Марико сошла с веранды, не желая прерывать сон Анджин-сана. Она отправила Дзиммоко за зеленым чаем и приказала постелить одеяла на траве, поближе к водопаду.

Когда они остались одни и пришло время начинать разговор, Дзеко сказала:

— Я думаю, как бы мне лучше помочь Торанаге-сама.

— Тысяча коку — более чем великодушно с вашей стороны.

— Еще ценнее могут быть три секрета.

— Даже один, Дзеко-сан, если он настоящий.

— Анджин-сан — хороший человек, да? О его будущем тоже надо позаботиться, правда?

— У Анджин-сана своя карма, — ответила она, зная, что придется пойти на сделку: что же ей уступить — если она вообще что-нибудь уступит? — Мы говорим о господине Торанаге, да? Или один из ваших секретов касается Анджин-сана?

— О, нет, госпожа. Как вы сказали, у Анджин-сана своя карма, так что, я думаю, у него есть и свои секреты. Мне только кажется, что Анджин-сан — один из любимых вассалов господина Торанаги и любая защита нашего господина — это и способ помочь его вассалам, правда?

— Согласна. Конечно, долг вассалов — передавать любую информацию, которая может помочь их господину.

— Верно, госпожа, очень верно. Ах, это такая честь для меня — служить вам. Хонто. Могу я выразить вам, как я польщена тем, что мне позволено путешествовать вместе с вами, разговаривать с вами, есть и смеяться с вами, случайно действовать как скромный советник, как бы плохо я ни была подготовлена — за это я прошу у вас прощения. Ваша мудрость так же велика, как ваша красота, и ваше мужество так же безмерно, как ваши титулы.