Сегун - Джеймс Клавелл

— Ах, Дзеко-сан, пожалуйста, извините меня, вы так добры, так заботливы. Я просто жена одного из генералов моего господина. Так что вы говорили? Четыре секрета?

— Три, госпожа. Я подумала, не походатайствуете ли вы за меня перед господином Торанагой? Неразумно мне самой шептать прямо ему о том, что я считаю правдой. Это было бы очень дурным тоном — я не смогу выбрать правильных слов, найти способ изложить перед ним информацию. Ведь в любом случае, в деле любой важности наш обычай использовать посредников намного лучше, правда?

— Кику-сан, конечно, больше подошла бы для этого дела. Я не знаю, когда за мной пришлют, или через сколько времени у меня будет аудиенция, или даже найдет ли он нужным выслушать то, что я захочу ему сказать.

— Пожалуйста, извините меня, госпожа, но намного больше подошли бы вы. Вы можете судить о ценности информации, она — нет. Вас он слушает, с ней занимается другими вещами.

— Я не советник, Дзеко-сан, и не могу оценить вашу информацию.

— Я говорю — эти новости стоят тысячу коку.

— Со дес ка?

Дзеко еще раз проверила, не подслушивают ли их, потом стала рассказывать: отлученный христианский священник пробормотал вслух то, что прошептал ему в исповедальне господин Оноши, — он связан со своим дядей, господином Харимой; второй повар Оми подслушал о заговоре Оми и его матери против Ябу; наконец, она узнала о Затаки, о его явной страсти к госпоже Ошибе, и об Ишидо и госпоже Ошибе.

Марико внимательно слушала, не высказывая своего мнения — хотя ее и неприятно поразило нарушение тайны исповеди, — ум ее метался, перебирая массу возможностей, открывшихся вместе с тем, что она только что узнала. Потом она устроила Дзеко перекрестный допрос, желая удостовериться, все ли правильно поняла и отложила в памяти. А когда убедилась: да, она запомнила все, что Дзеко приготовилась открыть ей в этот момент (она, конечно, понимала: если человек торгует — у него всегда много чего есть в запасе), — то послала за свежим чаем. Марико сама наполнила Дзеко чашку, и они спокойно пили чай — обе осторожные, уверенные в себе.

— Не знаю, как определить, насколько ценна эта информация, Дзеко-сан.

— Конечно, Марико-сан.

— Думаю, что эти сведения — и тысяча коку — очень обрадуют господина Торанагу.

Дзеко удержала ругательство, готовое сорваться с губ. Она ожидала значительного снижения первоначально запрошенной суммы.

— Простите, но деньги не имеют значения для такого дайме, хотя это целое состояние для такой крестьянки, как я, — тысяча коку делают меня основоположницей состояния целого рода, правда? Каждый должен знать свое место, госпожа Тода, не так ли? Ее тон был очень язвителен.

— Да. Хорошо знать, кто вы и что вы, Дзеко-сан. Это одно из редких преимуществ, которые мужчина уступил женщине. К счастью, я знаю, кто я. О, конечно, знаю. Пожалуйста, переходите к тому, чего вы хотите.

Дзеко не дрогнула от такой угрозы, но бросилась в атаку с соответствующей грубой прямотой:

— А суть моего разговора в том, что обе мы знаем жизнь и понимаем смерть — обе считаем, что везде и все зависит от денег — даже в аду.

— Вы так думаете?

— Да. Но, простите, я считаю, что тысяча коку — слишком много.

— Смерть предпочтительнее?

— Я уже написала свои предсмертные стихи, госпожа:

«Когда я умру,

Не сжигайте меня,

Не хороните никак.

Просто бросьте на поле тело мое —

Накормить пустобрюхих собак».

— Это можно устроить. Очень просто.

— Да. Но у меня длинные уши и надежный язык, а это может быть очень важно.

Марико налила еще чаю — себе.

— Извините, что вы сказали?

— О да, конечно. Пожалуйста, извините меня, но это не хвастовство, что я хорошо подготовлена, госпожа, — в этом и во многом другом. Смерти я не боюсь. Написала завещание, дала сыну подробные инструкции на случай моей неожиданной смерти. Заключила мир с богами задолго до этой минуты и на сорок дней после смерти… Я уверена — мне удастся возродиться. А если и нет, — она пожала плечами, — тогда я стану ками… — Веер ее замер. — Так я могу надеяться, что возможность передать это господину Торанаге представится в течение месяца, да? Пожалуйста, простите, что я вам напоминаю, но я как вы: я ничего не боюсь. Но в отличие от вас мне в этой жизни нечего терять.

— Так много разговоров об ужасных вещах, Дзеко-сан, в такое приятное утро. Ведь так приятно, правда? — Марико собралась спрятать коготки. — Я предпочитаю видеть вас живой, процветающей почтенной дамой, одним из столпов вашей новой гильдии. Ах, это была очень тонкая мысль. Хорошая идея, Дзеко-сан.

— Благодарю вас, госпожа. Я бы также хотела, чтобы вы были счастливы и невредимы и процветали во всем, что вам захочется. Со всеми забавами и почестями, которые вам потребуются.

— «Забавами»? — повторила Марико, снова почувствовав опасность.

Дзеко была похожа на хорошо натасканную собаку, идущую по следу за зверем.

— Я только крестьянка, госпожа, так что не знаю, какие почести требуются вам, какие забавы доставляют удовольствие вам. Или вашему сыну.

Ни та ни другая не заметили, как между пальцами Марико сломалась тонкая деревянная планка веера. Бриз прекратился. Теперь в саду, выходящем к морю, на котором не было ни малейшего волнения, висел влажный, горячий воздух. Стаями летали мухи, усаживались, снова взлетали.

— Ну а каких «забав и почестей» хотели бы вы для себя? — Марико с недоброй улыбкой рассматривала эту пожилую женщину, ясно поняв теперь, что она должна ее убрать, иначе погибнет ее сын.

— Для себя — ничего. Господин Торанага оказал мне почести и одарил богатствами, о которых я и не мечтала. Но для своего сына? О да, он мог бы помочь ему.

— Чем помочь?

— Двумя мечами.

— Это невозможно.

— Знаю, госпожа. Простите. Так легко это предоставить, и все-таки нельзя. Но идет война. Для боев потребуется много воинов.

— Сейчас войны не будет. Господин Торанага едет в Осаку.

— Два меча. Это не такая большая просьба.

— Это невозможно. Извините, это присуждаю не я.

— Простите, но я не прошу вас о чем-нибудь таком… Это единственное, что в силах меня обрадовать. Да. Ничего другого. — Капля пота упала с лица Дзеко на колено. — Я хотела бы предложить господину Торанаге пятьсот коку с цены контракта как знак моего уважения в эти трудные времена. Другие пятьсот коку пойдут моему сыну. Самурай нуждается в наследственном состоянии, правда?

— Вы обрекаете своего сына на смерть. Все самураи Торанаги очень скоро погибнут или станут ронинами.

— Карма. У моего сына уже есть сыновья, госпожа. Они расскажут своим сыновьям, что когда-то мы были самураями. В этом все дело.