Cудьба - Мун Чжэин

Так как полом в классе служила просто голая земля, то, когда шел сильный дождь, его просто затапливало и он превращался в огромную лужу. В таких случаях занятия прекращались и детей отправляли домой. Во время праздника Чхусок, когда я учился в первом классе (это было в сентябре 1959 года), Пусан и окрестности накрыл тайфун «Сара», который, как говорили, был самым сильным за всю историю метеорологических наблюдений. Когда после праздничных дней Чху-сока мы вернулись в школу, оказалось, что все временные школьные здания унесло сильным ветром и от них ничего не осталось. С того времени мы учились, просто сидя на земле, которая и служила нам классом. Так как столов не было, то мы вешали на шею этюдники и, раскладывая на них тетради и книги, слушали урок. А так как крыши тоже не было, то, если начинался дождь, урок заканчивался, и мы должны были идти домой. Только потом, после того как шестиклассники завершили обучение в школе, мы смогли ненадолго занять их класс – пока временные здания снова не отстроятся.

Тайфун «Сара» унес и крышу нашего дома. Тот день до сих пор жив в моей памяти. Тогда наш дом был построен из необожженного кирпича, а на кровельные доски был просто положен рубероид*. В тот злополучный день отец как раз уехал на заработки и не смог вовремя вернуться, поэтому дома его не было.

Когда нагрянул свирепый тайфун, деревянная кухонная дверь все время дрожала, потом не выдержала, и одну петлю* вырвало. Мы с мамой схватили дверь, чтобы она не открылась, старшая сестра тоже помогала. Однако мы не смогли справиться с силой ветра и выпустили дверь. Она с грохотом отлетела, и оставшиеся петли сорвались окончательно. Ветер в мгновение прорвался внутрь дома. Казалось, все в доме мгновенно разбухло, и в какой-то момент я почувствовал, что ветер стал подниматься вверх и будто искал пути выхода. В итоге крышу сорвало целиком. Позже мы даже не смогли найти, куда же ее унесло.

Когда я учился в начальных классах, мы ежемесячно сдавали в школу деньги. Поначалу это называлось «месячная плата за обучение», а потом название поменяли на «взнос в учительско-родительский комитет». Я помню, что примерно в шестом классе название снова изменили на «взнос в организационный комитет».

Очень многие дети не могли внести деньги вовремя из-за бедности. Классные руководители во всеуслышание называли имена детей, которые не сдали деньги, и просили их отдать взнос. Зачастую они по одному поднимали учеников с места и отчитывали при всем классе. Если после этого деньги так и не были сданы, то ученика выгоняли с урока и говорили, что надо сходить домой и принести деньги.

В классе было примерно восемьдесят детей, и двадцать из них постоянно были вынуждены уходить из класса. Хотя мы тоже были очень бедными, но каким-то образом деньги на школу всегда были приготовлены. Но тем не менее бывало, что я сдавал деньги с опозданием и меня тоже отправляли домой вместе с другими детьми.

Когда ты беден, ты быстро начинаешь разбираться в жизни. Практически не было детей, которые действительно шли домой после того, как учитель их выгнал из класса и отправил к родителям. Мы понимали, что возвращение домой ничего не решит и только травмирует наших родителей. Мы просто шли на пляж Исондо, играли друг с другом, а к концу уроков возвращались в класс. И просто врали учителю, будто сходили домой и что «дома никого нет» или «мама сказала, что отдаст такого-то числа».

В то время послушницы в монашеских рясах выглядели в моих детских глазах настоящими ангелами. Чуть позже мама, преисполнившись благодарности к католическим служащим, стала верующей католичкой – первой в нашей семье.

Однажды в шестом классе нас выгнали и мы пошли в книжный магазин полистать сборники комиксов-манхва, а когда выходили, прямо в дверях столкнулись с классным руководителем. Он притащил нас всех обратно в школу и хорошенько отшлепал. Конечно, были дети, которые бросали школу, не выдержав этих мучений. Когда мы с ними потом виделись, они говорили, что работают подмастерьями в обувной лавке или магазине одежды. Только ближе к выпуску я понял, что не обязательно было всем сдавать «взнос в учительско-родительский комитет» или «взнос в организационный комитет». Я не помню точно, но, как мне кажется, достаточным считалось, если деньги сдавали две трети класса. Все остальное шло в карман классному руководителю, поэтому, наверное, они так усердно взыскивали «долги».

На Новый год или во время праздника Чхусок дети из бедных семей принудительно шли в баню. Учителя проводили санитарный осмотр и просили снять верхнюю одежду, и если кто-то оказывался «слишком грязным», то его стыдили прямо перед другими детьми. Хотя мне ни разу не приходилось через такое пройти, когда я видел, как стыдят других, я чувствовал унижение и внутренне противился происходящему.

Когда пришло время брать с собой еду в начальную школу, больше половины учеников не могли принести ничего с собой. Ученики, которые не могли принести еду с собой, получали питание в школе. Правда, порции школьного питания не были определены четко, зачастую давали только один кукурузный хлебец, а иногда и вовсе половину хлебца. А когда даже этого не было, то варили жидкую кукурузную кашу и раздавали.

Посуды для раздачи питания при этом не было. С кукурузными хлебцами все было нормально, но вот кукурузная каша – это была проблема. Обычно мы брали у детей, которые приносили еду с собой, крышки от контейнеров и в них наливали кашу. Если крышек на всех не хватало, то двое пользовались ими по очереди. Я тоже получал школьную еду. Каждый раз, когда я брал у кого-то крышку от контейнера, я наступал на свою гордость. Я думал: «Школа должна предоставлять тарелки, а если положение такое уж тяжелое, то хотя бы разрешили из дома тарелку взять…»

Из-за такого личного опыта я с интересом участвую в дискуссиях относительно раздачи бесплатной еды. В период «Правительства участия» впервые началась раздача еды в рамках программы «Голодающие во время каникул дети». После окончания первых каникул была проведена проверка и выяснилось, что уровень раздачи был неожиданно низким. После выяснения причин оказалось, что многие дети скорее откажутся от еды и будут голодать, нежели потребуют раздавать пайки таким образом, который не будет унижать их чувство собственного достоинства. Я могу подтвердить, что одна из важнейших вещей в раздаче еды – это уважение чувства собственного достоинства детей.

Есть много вещей, которые невозможно сделать из-за бедности, даже если очень хочешь. Если дело требует денег, то ты изначально не можешь сказать о нем родителям. Я и сейчас не умею кататься на велосипеде, потому что у нас в семье никогда не было велосипеда.

Когда я учился в средней школе, у нас перед школой находился прокат велосипедов, некоторые дети после уроков брали велосипеды напрокат, но если денег не было, то ты этого сделать не мог.

Когда я был ребенком, у моих родителей не было возможности купить мне игрушки: ни волчка, ни чижика, ни даже воздушного змея. Поэтому их приходилось мастерить самому. Другим детям мастерили отцы или старшие братья. У меня же отец постоянно был на заработках, его никогда не было дома, поэтому я все делал сам. И даже если отец был дома, то, учитывая, что он ничего не умел делать своими руками, пользы от него не было никакой.