Образ Беатриче - Чарльз Уолтер Уильямс

достоинствами обмениваются. Беатриче похожа на звезду на небесах благородства, и Данте, уловивший этот намек на совершенство, передает его миру.

На протяжении всей главы Данте осуждает Флоренцию, свой родной город. Именно флорентийская девушка впервые показала ему возможность величия; а город-отступник извращает и отвергает его. В следующей главе мы увидим, как связаны два эти образа. Здесь достаточно заметить, что и на вершине своего философского взлета он прекрасно видит, насколько реальная жизнь далека от совершенства. «О вы, злодеи, рожденные во зле! Вы обижаете вдов и сирот, грабите неимущих, похищаете и присваиваете себе чужие права; из всего вами награбленного вы задаете пиры, дарите коней и оружие, имущество и деньги, носите дивные наряды, воздвигаете дивные постройки и воображаете себя щедрыми!» Здесь кажется, что автор просто срывается на крик: «O misera, misera, patria mia!» — «О, несчастная, несчастная моя страна!». Казалось, что небеса флорентийской знати движутся к центру круга; окружность, по которой давным-давно, в юношеские дни своей любви, двигался поэт, теперь словно уворачивается внутрь, и повествование Данте замедляется в соответствии с последним возрастом благородной души. «Здесь задача текста — показать, что делает благородная душа в четвертой и последней части жизни, то есть в дряхлости. Во-первых, она возвращается к Богу, как к той гавани, которую она покинула, когда ей пришлось выйти в открытое море этой жизни; во-вторых, она благословляет пройденный ею путь, так как он был прямым, добрым и не омраченным бурями» (IV, XXVIII). Это движение к Богу характеризуется только умиротворением, с одной стороны, дарованным душе, а с другой стороны, являющимся ее обязанностью. В рамках этого последнего опыта людям предстоит стать гражданами вечной жизни. «Итак, в этом возрасте благородная душа возвещает себя Богу и ждет конца бренной жизни с великим вожделением, и ей кажется, что ... она покидает открытое море и возвращается в гавань! О вы, несчастные и подлые люди, врывающиеся в эту гавань на распущенных парусах, и там, где вы должны бы отдохнуть, вы от порыва ветра терпите кораблекрушение и теряете самих себя как раз тогда, когда столь долгий путь уже позади!» Данте называет одного мифологического героя и другого, вполне реального, которые неторопливо движутся к вечной жизни. «Правда, рыцарь Ланселот[70] не пожелал войти в гавань с распущенными парусами; не пожелал и благороднейший наш латинянин Гвидо да Монтефельтро[71]. Хорошо поступили эти благородные мужи, которые опустили паруса своих мирских деяний и предались в преклонных годах монашеской жизни, отринув всяческие мирские соблазны и дела. И никого нельзя извинить брачными узами, некогда связывавшими его; ведь к религии обращается не только тот, кто одеянием и образом жизни уподобляет себя Святому Бенедикту, Святому Августину, Святому Франциску или Святому Доминику, но можно, пребывая в браке, также обратиться к доброй и истинной религии, ибо Бог не требует от нас иной религии, кроме религии сердца». Именно сердце привело поэта к занятию должности приора в совете Флоренции. С тех пор, как он впервые удостоился откровения, окрашенного в благородный цвет крови, прошло много лет. Все это время те давние события жили в нем, накапливаясь и давая силу будущему мощному поэтическому дару. Но хотя Данте никогда не путал поэзию и веру, его поэзия обязательно включает в себя молитву и воздержание. Однако Божий промысел, как он его понимал, требовал от него исполнения гражданских и семейных обязанностей, иначе жизнь его не будет иметь полноты. Есть только два пути, которыми приходит откровение: это может быть дар, а может быть воздаяние за верность, внимание и любовь. И теперь слово «любовь» является ответом на любой вопрос, но смысл этого слова стал куда более весомым. Нечто подобное ощущал и другой великий романтик, Вордсворт:

О вы, Озера, Рощи и Холмы,

Пусть никогда не разлучимся мы!

..................................................

Тебе спасибо, сердце человечье,

За тот цветок, что ветер вдаль унес,

За всё, что в строки не могу облечь я,

За то, что дальше слов и глубже слез[72].

Замысел, родившийся из горестной любви, пронзил века, он стал источником и для нашего времени. К сожалению, само слово «Романтик» осталось где-то позади; такие слова принадлежат прошлому и Пути.

Итак «благородная душа благословляет и былые времена; и она действительно вправе их благословлять, ибо, перебирая их в памяти, она вспоминает свои праведные поступки, без которых она не могла бы войти в ту гавань, к которой она приближается столь обогащенной». Она вращает их в своей памяти и вспоминает проделанную работу. На этом этапе все, что она слышит в окружающем мире — это ее собственное благословение прожитой жизни и тихие приветствия других душ практически из предместий вечного Города. Сама манера, в которой написана «Новая жизнь», содержит немало намеков на этот завершающий этап. Достаточно процитировать: «по своей несказанной куртуазности, которая ныне награждена в великом веке, она столь доброжелательно приветствовала меня, что мне казалось — я вижу все грани блаженства». Благословляя прошлое, душа движется дальше. Говорят, что старое «живет прошедшим». Смысл этих слов глубже, чем мы привыкли думать. Память о прошлом, даже в некотором смысле повторение прошлого, для благородной души является тем средством, с помощью которого она приближается к порогу всей смертной жизни, который следует понимать и как справедливый итог и как милосердное искупление. Душа приближается к некоему образу вечности, где человеку предстоит стать вновь сообразным и целостным.

Теперь неоткомментированным остается только окончание канцоны, последние шесть строк.

Ты, против заблуждающихся, в путь

Отправься; не забудь,

Канцона, там, где дама, — в вышнем круге —

Все рассказать о должности твоей.

Ты, верно, скажешь ей:

«Я о твоем благовествую друге».

«Это "против заблуждающихся" и есть название канцоны, сочиненное по образцу доброго инока Фомы Аквинского, который одну свою книгу, написанную для посрамления тех, кто сбивается с пути нашей веры, назвал "Против язычников"». Эта канцона также ставит в тупик тех, кто отошел от веры. Но при чем здесь вера? Данте приказывает канцоне: «не забудь, / Канцона, там, где дама — в вышнем круге, / все рассказать о должности твоей». Одновременно поэт указывает, где можно найти даму, то есть Философию — она обитает в своих чертогах, то есть в душе. И живет философия не только в душах мудрецов, но и, как