Образ Беатриче - Чарльз Уолтер Уильямс

последняя книга «Монархии» и все упоминания Папы в «Комедии» показывают, насколько он важен для Данте. «Форма же церкви — пишет он в главе XV третьей книги, — есть не что иное, как жизнь Христа, заключенная как в Его речах, так и в Его деяниях. Ведь жизнь Его была идеей и образцом для воинствующей церкви, особенно для пастырей, и в наибольшей степени — для верховного пастыря, которому надлежит пасти агнцев и овец». Христос отвергал для себя саму идею власти светской, следовательно, и церковь след за Ним не должна претендовать на какую бы то ни было власть земную, не должен на нее претендовать и Папа. «Итак, для церкви важно говорить и думать то же самое. Говорить или думать противоположное значит противоречить, очевидно, ее форме или природе, что одно и то же. Отсюда вывод, что право давать власть царству земному противоречит природе церкви». У человека две цели — временное блаженство на Земле и вечное блаженство на небесах. Первое достигается практикой моральных и интеллектуальных добродетелей; второе — практикой духовной. Первое зависит от разума; второе от Духа Святого. Но сомнительно, чтобы человек практиковал ту и другую добродетель, если бы к земному блаженству его не направлял Император, а к вечному — Папа. Авторитет Императора основан на послушании, авторитет Папы — на вере.

Некоторые из этих соображений уже приводились в разговоре о полноте женского образа. Беатриче явилась в мир как Свет Истинный. Одиннадцать моральных добродетелей равно относятся и к активной и к созерцательной жизни. Это признаки щедрости души, совершенной в ее временном блаженстве. Щедрость души, как считает Данте, есть неотъемлемое свойство подлинной власти. Проявление благородной щедрости будет исполнением функции императорской власти, а функция Императора — это его призвание, и от него требуется, чтобы он просто ему следовал. Но есть и еще кое-что.

Функция Императора настолько же естественна, насколько естественны все наши земные привычки. Во исполнение функции через Императора излилась Вера. Вера повлекла за собой надежду на то, что и так смутно подозревалось — на вечную жизнь. В мир пришли вера... надежда... милосердие. Эти теологические добродетели ведут к вечной жизни. Души всех, кто, как и Ланселот, и Гвидо из Монтефельтро, принадлежат к духовному ордену, находятся в центре божественного света. «Бог — это разумный свет», сказал святой Фома; этот незримый свет поглощается, а затем исходит от вполне зримой девушки; его лучи направляются с обеих сторон великими фигурами Императора и Папы (иначе говоря — государством и Церковью); а потом они снова встречаются в Боге, предопределившем всё. Все образы у Данте движутся к Богу, в союзе с Ним, светясь отраженным светом. Или, если, отказаться от образа круга, который Амор использовал в «Новой жизни», придется снова обратиться к четырем значимым образам. Теперь это будут образы Беатриче, Императора, Папы и Бога. Все они присутствуют в душе, так что сама душа находится не столько в центре круга, сколько в самом круге, включающем их всех. Это в некотором смысле союз центра и окружности, поскольку нет такой части окружности, по которой движется душа, которая не была бы связана с тем или иным из этих образов или, через все эти образы, с центром. «Я подобен центру круга, по отношению к которому равно отстоят все точки окружности, ты же — нет» …

Тогда еще — нет. Но потом опыт, обретенный во встречах и мыслях о Беатриче, после ее смерти дополнила Дама Окна. Данте действительно собирался написать о Беатриче так, как никто еще не писал ни об одной женщине. Об этом своем намерении он никогда не забывал. Но со временем его мысли заняли два других великих образа. Не сразу, но поэт понял их неистинность. Он видел отступничество Папы; он видел неразумные действия Императора и копил, копил опыт. Флоренция изгнала своего самого верного сына, город предпочел порок добродетели, да еще противопоставил себя императорской власти, но, что еще хуже, город противопоставил себя божественному образу Императора. «Вы, — писал Данте властям Флоренции, — вы, ненавидя свободу, поднялись против власти правителя римского, короля всего мира и избранника Господнего, и вопреки предписанному вам отказались от проявления должной любви и предпочли покорности путь безумного восстания? О единодушные в злых начинаниях! ... И, будучи слепыми, вы не замечаете, что именно владеющая вами жадность обольщает вас ядовитыми речами, и помыкает вами при помощи безумных угроз, и насильно втягивает вас в грех, и мешает вам руководствоваться священными, основанными на природной справедливости законами, соблюдение которых, когда оно в радость и по доброй воле, не только не имеет ничего общего с рабством, но, по здравому рассуждению, является проявлением самой совершенной свободы. А что такое свобода, если не свободный переход (который законы облегчают каждому, кто их уважает) от желания к действию? Следовательно, если свободны только те, кто охотно подчиняется законам, то какими считаете себя вы, которые, притворясь, будто любите свободу, противитесь всем законам и составляете заговор против главного законодателя?»[77]

Флоренция предала природную справедливость; Папа предал сверхъестественную справедливость. Флоренция и Папа оказались одинаково жадными до денег и власти. Жизнь Христа, бывшая «формой» Церкви, предана и искажена. Император (Генрих Люксембургский) отложил свое прибытие, а когда он приехал в 1310 году, все пошло не так. Данте, кажется, видел его лично и сохранил надежду. В 1312 году Император был коронован в Риме; затем он осадил Флоренцию, но во время осады заболел и 24 августа 1313 года скончался. Армия Императора ушла из Италии и ее вторжение оказалось бесполезным. Два или три года спустя Данте написал другу во Флоренцию. Это важное письмо, тяжкий вздох человека, для которого крушение жизненных убеждений вытеснило Любовь, и которому теперь едва ли удастся подняться, чтобы созерцать Славу Божию. Он уже согласился с тем, что на земле единое существует лишь разделенным, он уже перенес нарушение «в самом единстве». Поэтому здесь оно приводится полностью. Это двенадцатое из писем.

«Внимательно изучив Ваши письма, встреченные мною и с подобающим почтением, и с чувством признательности, я с благодарностью душевной понял, как заботитесь Вы и печетесь о моем возвращении на родину. И я почувствовал себя обязанным Вам, поскольку редко случается изгнанникам найти друзей. Однако, если ответ мой на Ваши письма окажется не таким, каким его желало бы видеть малодушие некоторых людей, любезно прошу Вас тщательно его обдумать и внимательно изучить, прежде чем составить о нем окончательное суждение.

Благодаря письмам Вашего и моего племянника и