Слепая вера - Бен Элтон

– Раньше была такая наука – она защищала детей от детских болезней…

– Ты не можешь этого знать!

– О том и речь! Конечно, точно я этого не знаю. Это же не вера! Это не то, во что можно верить без оговорок. Это вывод, вот и все, – предположение, основанное на фактах, а именно на статистике смертности за пятнадцатый год Допотопной эры. Я пришел к нему независимо, путем собственных размышлений! Неужели это не кажется тебе хотя бы достойным внимания?

– Я не стану травить своего ребенка только из-за того, что у тебя появились собственные мысли.

– Чантория, – мягко сказал Траффорд не громче, чем было нужно для того, чтобы его голос не тонул в общем ночном шуме. – Ты умная женщина. Я знаю это, потому что мы прожили вместе почти два года, а брак может продержаться так долго, только если люди по-настоящему понимают и уважают друг друга.

– Траффорд, нам давно пора спать.

– Если Мармеладка Кейтлин умрет, а по статистике вероятность этого пятьдесят процентов…

– Замолчи!

– Если она умрет, – повторил Траффорд, – ты действительно веришь, что она сразу воскреснет в каком-то лучшем и более счастливом мире?

Чантория оперлась на локоть и посмотрела Траффорду прямо в глаза.

– Да, – твердо сказала она, – я верю в это всем сердцем.

– Тогда почему ты не хочешь, чтобы она умерла сию же минуту?

– Это абсолютно дурацкий вопрос. Спи.

– Нет, Чантория. Совсем не дурацкий. Он напрашивается. Что наша жизнь? Шелуха. Что у тебя сегодня было хорошего? Одна дрянь. Ты провела день в фитнес-клубе, притворяясь кем-то другим из страха, что люди обнаружат, какая ты на самом деле. Мы живем поганой жизнью в поганом городе, задыхаясь среди миллионов поганых людей. Зачем тебе желать такой жизни для Мармеладки Кейтлин, если она может оказаться в раю?

Сердитое лицо Чантории погрустнело. Она не стала отрицать справедливость слов Траффорда.

– Потому что я буду по ней скучать, – ответила она, и на ее глаза навернулись слезы.

Траффорд покачал головой.

– Конечно, ты будешь по ней скучать, но ты не эгоистка. Ты бы на все пошла, чтобы ей было хорошо, даже отпустила бы ее от себя. Истина в другом: тайно, в глубине души, ты сомневаешься в том, что, если Кейтлин умрет, она и впрямь окажется в объятиях Дианы. Ты понимаешь, что все эти картины и фрески на стенах Дворца Веры просто лгут. Дети умирают постоянно, они не могут все быть в объятиях Дианы, она же не осьминог. Ты знаешь, что рай не может быть полон прекрасных ангелоподобных людей, потому что умирают по большей части дети и старики. Значит, на самом деле рай должен быть забит орущими младенцами и жирными старыми маразматиками.

– Это не буквально! Наш исповедник всегда об этом говорит.

– Но почему? Все остальное, чему нас учат, требуется понимать буквально. Сотворение мира, Судный день, астрология, говорение на иных языках, чудеса, карты таро, преисподняя, ангелы – если верить отцу Бейли, все это реально. А что же рай? Если он не реален, тогда что он такое?

– Любовь.

– И куда же попадет Мармеладка Кейтлин, если она умрет, что по статис…

– Прекрати! Прекрати немедленно!

– Ты просто не знаешь! Поэтому и боишься ее смерти! Разум заставляет тебя бояться, что Кейтлин умрет! Если бы тобой двигала только вера, ты ожидала бы ее возможной гибели с радостью, потому что в раю приятнее, чем на земле. Но разум заставляет тебя подозревать, что после смерти она может вовсе никуда не попасть, а тогда пускай уж лучше останется в живых. И мы можем ее спасти! Черт возьми, все ведь логично! Каждый знает, что у тела есть иммунная система. Против этого не возражает даже Храм. Помнишь, нам говорили, что, когда Бог разгневался на содомитов, он отменил ее действие и наслал на них чуму? А на прививках эта система как бы учится. Это же чистая логика!

– Но втыкать отравленные иглы в беспомощных младенцев… Мне просто не верится, что это правильно.

– Согласен. Не верится. Но тебе нужно сделать выбор, Чантория. Выбрать между тем, во что тебе верится, и тем, что подсказывает разум.

И тут Мармеладка Кейтлин проснулась и заплакала.

– Я больше не хочу это обсуждать, – решительно заключила Чантория и отправилась кормить дочь.

В течение следующих дней Траффорд неоднократно пытался убедить Чанторию в том, что их долг – сделать Мармеладке Кейтлин прививки. Это приводило к ужасным ссорам, но ему так и не удалось заставить жену изменить свое мнение, и когда наступил день очередного физиприса, он решил действовать без ее согласия.

Несмотря на огромную толпу перед дверями метро, к которым ему предстояло пробиться, Траффорд находился в приподнятом расположении духа и чувствовал, что может горы свернуть. Ему не испортила настроения даже новость о том, что на местной насосной станции подорвался террорист-смертник, хотя это означало многочасовую задержку. Его не раздражали ни гигантское волосатое брюхо, упирающееся ему в спину, ни огромная волосатая задница, к которой он был притиснут. Ни жареная курица, с чавканьем поглощаемая в нескольких дюймах от его правого уха, ни гамбургер, разделяющий ее судьбу рядом с левым. Ни безостановочное «тум-тум, тум-тум» из бесчисленных наушников вокруг, ни новостной цикл на всех пластиковых стаканах с кофе. Ни один из тысячи человек, ни одна из миллиона вещей, которые прежде вызывали у Траффорда такое интенсивное отвращение, что по коже у него ползли мурашки, на лбу выступал пот, а сердце стучало вдвое сильнее обычного, сегодня нисколько его не огорчали, потому что нынче утром, несмотря ни на какой риск, он собирался начать борьбу за будущее здоровье и благополучие своей дочери Мармеладки Кейтлин.

Впрочем, у охватившего Траффорда радостного возбуждения была и вторая причина, вовсе не связанная со спасением дочери. Он влюбился.

Конечно, это случалось с ним и раньше. Он любил свою первую девушку, любил первую жену и, безусловно, любил Чанторию. Он безоговорочно любил ее в те дни, когда она умела смеяться, когда она была хозяйкой своей собственной души и когда в ее темных глазах блестели тайная страсть и подспудное веселье. Он и теперь любил ее скучной, послушной любовью, как мать своей дочери и ту женщину, какой она была до тех пор, пока ее не изгрыз страх. Но эта новая любовь совсем не походила на все остальные. Она была странной, волнующей и экзотической. Она не превышала по силе его любовь к Чантории, но отличалась от нее в принципе, потому что о женщине, к которой его тянуло, Траффорд не знал ровным счетом ничего.

Траффорд не знал, сколько лет Сандре Ди, есть ли у нее дети и была ли она когда-нибудь замужем. Он не знал, под каким знаком Зодиака она родилась и какой камень считает своим талисманом, какая вечеринка запомнилась ей лучше всего и что она скажет Господу Богу на Страшном суде. Не знал, какое воспоминание вызывает у нее наибольший стыд, что ей нравится, а что нет. Не знал, как она отдыхает по выходным, какие передачи смотрит по вечерам и какие позы предпочитает в постели. Не знал, какой у нее любимый цвет и за какую футбольную команду она болеет. Не знал ни причин, побуждающих ее любить и уважать себя самое, ни того, за что она ежедневно благодарит Любовь в своих молитвах. Конечно, вся эта информация имелась в свободном доступе на ее персональном сайте – заходи и читай. Но Траффорд знал, что там одна ложь, скроенная из обрывков тех бездарных типовых излияний, которыми забиты бесчисленные сайты других людей. И это, пожалуй, было единственным, что он знал о Сандре Ди. У нее были секреты. Он знал, что ничего не знает. Что практически все, относящееся к ее жизни, вплоть до самых незначительных мелочей, Сандра Ди держит при себе. И при этой мысли Траффорда охватывал ликующий трепет, ибо не было на свете ничего более важного, более смелого, более оригинального и более эротичного – истинно, глубоко, пугающе эротичного, – чем секреты.