Севастопольский вальс - Александр Харников

А когда я с портретами моего прадеда с отцовской стороны, снайпера Федора Николаева, который погиб во время Висло-Одерской операции, и деда Алексея, прошествовал в колонне «Бессмертного полка», вокруг меня шли люди с портретами людей с кавказскими, казахскими, карельскими и многими другими фамилиями.

Но в прошлом, ставшим для меня, как и для всех для нас, настоящим, на меня смотрели, как на диковинку. Особенно это было заметно, когда я с двумя ребятами из отряда капитана Сан-Хуана пошел погулять по Данцигу. Глядели на меня настороженно, а дети так вообще показывали пальцами. Почти так же на меня глазели и шведские «охотники», хотя враждебности я в их взглядах не видел, скорее удивление. Ничего, когда им понадобится моя помощь, все войдет в норму…

А вот с Колей Домбровским я уже сдружился, хоть тот со смехом мне нет-нет да и напоминал, как я работал «цербером», и по приказу Елены Викторовны не хотел его пущать сначала к интервьюируемым, а потом – к его барышне. Ничего, они уже обручились, несмотря на всю мою держимордость, так что он вполне счастлив, да и я, если честно, тоже рад за него. Ведь рано или поздно свадьба будет сыграна, а приглашение у меня уже в кармане…

Коле пришлось стать спутником нашего надзирателя с прусской стороны, некоего Отто фон Бисмарка. Да-да, того самого Бисмарка, который известен по замечательному роману Валентина Пикуля «Битва железных канцлеров». Правда, этот Бисмарк еще молод и пока еще не канцлер. Он все время расспрашивал Колю, кто мы и откуда. Но Коля прикинулся гофрированным шлангом, мол, американец я и ничего не знаю.

На меня же этот Бисмарк смотрел поначалу странно, но когда он узнал, что я – врач, то пожаловался на боли в желудке. Оказалось, что у него обыкновенный гастрит. Конечно, лучше было бы сделать эндоскопию, но у меня нет с собой нужных приборов. Однако Бисмарк меня зауважал и начал выпытывать – кто мы и откуда. К счастью, немецкого я не знал, а когда он пытался расспросить меня по-русски через переводчика, я пресек эти расспросы с типично азиатским бесстрастным выражением лица, которому я научился по фильмам с Брюсом Ли, и использовал секретную технику под кодовым названием «твоя моя не понимай». Словом, полный «нихт ферштейн».

Бисмарк попросил Ника расспросить меня, но тот очень натурально сыграл роль недалекого янки, который больше любил потрепаться о бабах и выпивке. Бисмарк и сам не прочь был выпить – похоже, его гастрит и был связан с неумеренным употреблением спиртного.

Путешествие по Висле было весьма приятным, хоть и продлилось двое суток. Я спросил у Бисмарка через Ника, сможем ли мы посмотреть Мальборк, бывшую столицу Тевтонского ордена; у деда Алексея в библиотеке были «Крестоносцы» Сенкевича, которыми я в детстве зачитывался. И мне, конечно, хотелось посетить то место, которое в той книге считалось средоточием зла. Бисмарк не сразу понял, какой город я имею в виду, но когда Ник ему объяснил, засмеялся и сказал, что, увы, в Мариенбург мы не попадем – он находится довольно далеко от Вислы, но в другой раз он с удовольствием покажет мне его красоты. А вместо него мы заночуем у другого древнего города Прусского ордена, Грауденца, где тоже много чего напоминает о славном прошлом.

И действительно, город пленил меня элегантностью и старыми торговыми зданиями. А от орденского прошлого остались разве что две церкви – руины замка были срыты в первой половине XIX века.

Позавчера мы прошли мимо Бромберга, который тоже мне очень понравился, и повернули вместе с Вислой на восток. Мы подошли к последнему немецкому городу – Торну, родине Николая Коперника. К своему удивлению, я узнал от Коли, что Коперник не был поляком, а вполне себе немцем, и Торн – сегодняшняя Торунь – в нашей истории до 1920 года считался немецким городом, пусть во время Коперника он и был вассалом польского короля. Город сей своей немецкой архитектурой и чистотой разительно отличался от древнего польского Влоцлавка, от которого его отделяли лишь шестьдесят километров. В Торне мы провели около часа, прощаясь с Бисмарком. Там же к нам на борт поднялись два русских лоцмана, которые, впрочем, говорили по-русски с сильным польским акцентом. Прусских же лоцманов оставили на борту, ведь «Славяночка» после выгрузки должна вернуться на Балтику.

Вчера же мы с Ником осматривали красоты Влоцлавка. Капитан Сан-Хуан объявил свободный день для всех, и наши «охотники» первым делом отправились в «веселый дом», коих здесь оказалось аж два, а потом по кабакам, откуда их морпехам пришлось вечером вытаскивать буквально за шкирку. Все-таки шведы с финнами – они и в XIX веке любили крепко заложить за воротник. Мы же с Ником осмотрели достопримечательности – город был хоть и не столь опрятен, но все равно весьма живописен, – а потом поели в весьма недурственном рыбном ресторане.

Потом Ник посмотрел на часы и объявил мне, что нужно вернуться и хоть немного запечатлеть процесс перегрузки. Я, подумав, пошел с ним, ведь и здесь на мою азиатскую физиономию смотрели настороженно.

Оба парохода уже стояли у речного берега. К первому как раз швартовали «Раптор», с помощью принайтованных к его борту пустых бочек сидящий намного выше, чем обычно. А ко второму уже прицепили баржу, на которой находились «Тигр» и взвод «охотников». У меня была целая каюта на втором пароходе. Еще вчера вечером я оборудовал ее под временную санчасть. Рядом со мной располагалась каюта Коли и Маши. Как ни странно, никакой романтики или секса между ними не было, просто места на корабле было мало.

Эх, красивая она женщина, и я не отказался бы познакомиться с ней поближе, даже несмотря на разницу в возрасте. Но Ник разъяснил мне ее семейное положение, и я понял, что «хороша Маша, да не наша». Жалко, конечно…

Только я вернулся в каюту, как морпехи стали заносить в нее «охотничков». Вместо того чтобы выспаться, мне пришлось почти целую ночь провести за спасением потомков викингов от эффекта польской «вуды»[5]. Я мимолетом подумал: хорошо, что у меня с собой нехилый запас антибиотиков – последствия их бурного времяпровождения с гордыми полячками вряд ли заставят себя ждать.

А на рассвете меня разбудил гудок «Славяночки». Я умылся из тазика, почистил зубы и подумал вскользь, что есть один плюс в том, что у тебя азиатские гены – это то, что бриться можно намного реже. Когда я оделся и вышел на палубу, корабль уже отходил от берега, направляясь вниз по течению обратно в Пруссию и далее на Балтику. А еще через пятнадцать минут задымили трубы на двух наших пароходах, закрутились, зашлепали по воде гребные колеса, и начался следующий этап нашего путешествия. До свидания, Висла, – здравствуй, Буг!

23 августа (4 сентября) 1854 года. Западный Буг. Борт парохода «Курьер» Старший лейтенант СВР Самохвалов Константин Александрович

Еще три дня назад, на подходе к маленькому городишку Влоцлавек, я наблюдал за тем, как журчат мутные струи воды вдоль коричневого, покрытого потеками смолы борта колесного парохода, и негромко напевал:

Негромко – потому что пел бы я чуть громче, то не только распугал бы все население Влоцлавка, но и поверхность Вислы покрылась бы дохлой рыбой. По крайней мере, так (без привязки к конкретной реке) часто говаривала Надя, моя невеста, с коей мы разошлись как раз за сутки до начала моей командировки в Венесуэлу. Видите ли, она решила, что «твои погоны мне нафиг не сдались, а у Пети “мерседес” и свой бизнес». И поет этот Петя наверняка всяко лучше меня…