Повелитель снов - Александр Прозоров

Между тем дежурные наряды опять дернули в тыл и вернулись с американской тушенкой — каждому по две банки — и с копченой рыбой, которую казаки приговорили тут же, за ужином. С плотно набитым животом — и мир светлее, и мороз не так силен, и потник мягче, и спится слаще. Хотя выспаться досыта эскадрону опять не удалось: за два часа до рассвета воздух содрогнулся от оглушительного рева, и даже самые опытные бойцы повскакивали с мест, в тревоге хватаясь за оружие и выбегая наружу.

Впереди, в считанных километрах, бушевало пламя: тысячи, десятки тысяч разрывов сливались в непрерывную желто-красную полосу, над которой, кроваво подсвеченный снизу, вздымался черный дым.

— Эскадрон, по коням! По коням, мать вашу, вы не в театре! Чего вытаращились? По коням!

Люди забегали, выполняя привычные, дошедшие до уровня рефлексов, действия: растяжки, тенты, седла. Вскоре кавалеристы выстроились в две линии на недовольно всхрапывающих, тяжело нагруженных скакунах. Они стояли лицом к адскому пламени, что продолжало бушевать впереди: кто — с суровой решимостью сжимая рукоять шашки, кто — успокаивающе поглаживая лошадь.

— Слушай меня, эскадрон! — перекрикивая грохот канонады, поднялся на стременах лейтенант. — Нам поступил приказ совместно с четвертым механизированным корпусом прорвать оборону противника, после чего развивать наступление самостоятельно, вместе с приданной нам восемьдесят пятой танковой бригадой. Мы должны освободить поселок Аганерово, после чего повернуть к городу Котельниково, достигнуть его, завладеть населенным пунктом и занять оборону.

— Котельниково! — удивленно присвистнул Шеремет. — Да это верст триста отсюда, не меньше.

— Короче, мужики, — немного снизил тон командир эскадрона. — Коли не дрогнем — всех немцев, что к Сталинграду сунулись, в котле запрем да сварим, что пельмени сибирские. Четвертый танковый внутреннее кольцо замыкает, а мы — внешнее. И еще… Казаки, перед нами не войска стоят. Перед нами — румыны. — Лейтенант весело подмигнул и опять повысил голос: — Замполит, ко мне! Скажи людям пару слов перед боем.

Младший лейтенант выехал перед строем, вскинул руку указующим перстом вперед:

— Товарищи! Братья мои! Освободим землю русскую от фашистской сволочи! За сестер и матерей наших, за Родину, за Сталина! Бить гадов нещадно, пока ни единого не останется! Ура!

Народ чуть зашевелился, расслабился: Талисман здесь, так что бояться нечего. Лейтенант же глянул на часы и кивнул:

— Пора. За мной, казаки, с Богом.

Дальше все было неправильно. Совсем не так, как пишут в книжках или показывают в кино. Никаких окопов, никаких криков «Вперед!» и бросков за комиссаром под кинжальный пулеметный огонь, никаких амбразур, что нужно закрывать грудью, никакого горячего снега. Эскадрон развернулся в несколько рядов за «тридцатьчетверками», в шахматном порядке несшимися по степи, и стремительным галопом полетел следом, стараясь только не отстать, — полетел прямо в бушующую впереди стену артиллерийских разрывов. На всем ходу они перемахнули изломанную линию своих окопов, помчались дальше. Позади, стремительно отставая, послышалось нестройное «Ура-а-а-а!!!».

Когда до смерти оставалось всего метров сто — волна разрывов резко отпрыгнула дальше, вперед, еще метров на триста. Танки сбросили скорость и, переваливаясь с боку на бок, как большие утки, полезли по перепаханной румынской передовой, состоящей из сплошных воронок разной глубины и диаметра. Конница тоже перешла на шаг: тут бы только ноги лошадям не переломать, какие уж там скачки! Справа впереди вдруг загрохотал пулемет — но по нему тут же жахнули стволы сразу нескольких танков, и огневая точка замолкла. Точно такая же судьба ждала еще одну ожившую впереди позицию.

Наступающие части догнали вал разрывов — он опять отпрыгнул вперед, еще на три сотни метров. А когда танки добрались до него снова — вдруг опал, исчез, оставив людей в такой тишине, что в ушах звенело. Из выхлопных труб «тридцатьчетверок» ударили сизые снопы, танки стали ускорять разбег — и эскадрон тоже перешел на рысь. Минут десять гонки — впереди опять загрохотало. Над ровной поверхностью только-только начавшей светлеть степи, выдавая позиции врага, полыхнули алые огоньки, перед танками и между ними черными комьями взлетела земля. Танки сбросили ход, с коротких остановок начали отвечать, и подмигнувшее атакующим место сплошь заросло многочисленными разрывами. Эскадрон нагнал машины, местами даже вырвался вперед — но танкисты быстро разогнались снова, пошли на врага, непрерывно стрекоча пулеметами. Румынские позиции отвечали частым винтовочным треском, длинными очередями. Справа от Зверева неожиданно вылетел из седла молодой казак, потом кувыркнулись бок о бок на снег сразу три лошади. «Тридцатьчетверки» опять заговорили главным калибром, «гася» вражеские пулеметы. Некоторые кавалеристы дернули из-за спин древние, как Мафусаил, и надежные, как рогатина, мосинские трехлинейки, начали отвечать.

Андрей тоже было потянулся к автомату, но передумал. Один черт на скаку с седла никуда не попадешь. Да и дальнобойность у «ППШ» двести метров с хвостиком — далековато. А потому он сместился чуть левее, прикрываясь танковой броней, и сунул кисть руки в темляк, потянул из ножен шашку. Пятьсот метров, четыреста, триста… Румынские пулеметы замолкали один за другим, и всадники уже без особой опаски выскакивали между танками, рвались вперед. Двести метров — и оккупанты побежали, выскакивая из окопов, бросая оружие, петляя как зайцы.

Впереди щелкнул одинокий выстрел — Андрей увидел в узкой ячейке одетого в зеленую шинельку бойца с бабьи повязанным на голове платком. Румын торопливо передернул затвор, вскинул винтовку, целясь точно в него. Зверев пригнулся к самой шее кобылы, пнул ее пятками, заставляя скакать еще быстрее. Выстрел — пуля свистнула где-то совсем рядом. Стрелок опять дернул затвор, поднял оружие. Щелчок: пусто.

— Обойму поменяй! — рявкнул Андрей, налетая на ячейку.

Румын взвыл, вскинул винтовку над собой, закрываясь от клинка, но князь чуть помедлил с ударом и хлестко обрушил остро отточенную шашку не на голову врага — а на спину, за его ружье, по основанию шеи, подрубая позвоночник на загривке.

Эскадрон промчался через разбитую артиллерийскую батарею в пять стволов, походя срубив несколько пытающихся убежать пушкарей, снова пристроился за тропящими степь «тридцатьчетверками». Внезапно танки разделились: большая их часть повернула влево, убыстрила ход. Но десятка четыре продолжали двигаться вперед и скорость даже уменьшили. Это было сделано очень вовремя — лошади нуждались в отдыхе. Хотя бы в таком, как переход с галопа на широкий шаг.

— Прорвались, — утер рукавом лоб сержант Шеремет. — Теперь, коли повезет, до вечера километров сто пройдем. Выдержали бы кони — тогда Котельниково нашим через три дня будет… Тьфу-тьфу, чтоб не сглазило.

Походным шагом кавалерия шла вместе с танками часа два, пока впереди не показалась небольшая деревенька дворов в пятнадцать, почти не тронутая войной: ни одного сгоревшего дома, никаких зенитных или артиллерийских батарей. Два колодца с журавлями, дымок из труб. Идиллия! «Тридцатьчетверки» двумя колоннами обогнули селение с двух сторон, несколько эскадронов двинулись напрямую.