Последний поезд в Москву - Рене Нюберг

Валентину Фреймане, более трех лет скрывавшуюся от немцев в Риге и Курляндии, спас дворник, отметив в домовой книге, что она перемещена в гетто.

Дворник в Машином доме, поляк Станислав, угождал всем оккупантам. Это был злой дух дома. Когда Маша с Йозефом вернулись в Ригу в 1944-м и поселились в доме родителей, она заметила, что Станислав топит печь молитвенными книгами ее отца. Маше он сказал язвительно: “Ну что, Машенька, кто нынче в доме хозяин?”

В квартире Машиного детства было шесть комнат и комната для прислуги. Именно в ней гостила моя мать Фейге (по домовой книге Фейгу, Фания) 15 февраля – 24 апреля 1937 года. Машина дочь Лена говорила впоследствии, что поселиться там было ошибкой. Барская квартира была слишком большой, ее “уплотнили ”, и в результате получилась коммуналка, в которой семье Маши досталось три комнаты. Вернувшись в пустую Ригу одними из первых, они могли легко найти квартиру поменьше, даже трехкомнатную, и избежать коммунальной участи. В 1944 году это не пришло им в голову, слишком недолго еще они были советскими гражданами.

В результате в 1963-м семья переехала из дома в хрущевку. Главной причиной переезда был все тот же Станислав. Маша боялась, что он когда-нибудь на них донесет.

Из живших в Латвии приблизительно 95 тысяч евреев в живых осталось около 5 тысяч. 4 тысячи бежали на внутренние территории СССР и впоследствии вернулись. Около 2000 выжили в концлагерях или скрывались. Вернувшись из лагерей, многие не остались в Латвии, а уехали в Палестину или США.

В лагере выжила Машина родственница по отцовской линии – Рая (внучка старшего брата Машиного отца, Берла Тукациера). Она работала ткачихой на текстильной фабрике “Лента” в Риге и вместе с остальными трудовыми узниками была помещена до конца войны в концлагерь Штуттхоф под Данцигом (Гданьск). После освобождения она вернулась в Ригу, хотя и имела возможность переехать в США. Рая была примером проводившейся в лагерях “селекции”, когда здоровых и трудоспособных отправляли на различные работы. Часть из них осталась в живых. Рая по возвращении весила менее 40 килограммов и страдала цингой. Маша поддерживала ее всеми возможными способами. Рая с детьми переехала в Израиль на пару лет раньше Юнгманов.

В январе 1945-го в Риге еще действовал комендантский час. Маша, которая дохаживала последние недели беременности, услышав сирену, забежала в какой-то магазин. Два продавца-латыша, увидев Машин живот, прокомментировали по-латышски: “Ты гляди, их перебили, а они опять размножаются”. Это укрепило Машу в решении уехать из страны.

Лена утверждает, что Маше и Йозефу и раньше предлагали по возвращении в Ригу бежать через море в Швецию. Маша была готова ехать даже на сносях, но Йозеф не соглашался.

Лена вспоминает, что об отъезде дома говорили часто. Сейчас невозможно сказать, насколько велики были шансы на успех. Хотя из Латвии и Эстонии большое количество беженцев отправлялось морем в Германию и Швецию, сложно представить, что еврейская чета беспрепятственно перебралась бы через линию фронта на побережье Курляндии и оттуда по морю на Готланд или на материк. Большую часть бежавших в Швецию составляла интеллигенция, хотя в компанию латышских беженцев затесалось и 167 эсэсовцев, которых Швеция под перекрестным огнем внутренней политики выдала Советскому Союзу.

Бежать морским путем осенью 1944-го было опасно. Немцы позволяли эвакуацию только в Германию, а на Балтийском море после заключенного в сентябре перемирия с Финляндией опять же хозяйничал советский флот. Финский залив был разминирован, противолодочные сети сняты, советские подводные лодки подпирали Турку и Гангут. Перевозивший немецких беженцев из Готенхафена (Гдыни) “Вильгельм Густлофф” был затоплен в результате торпедной атаки в 1945-м у берега Померании. Гибель судна, уничтоженного вышедшей из Турку подлодкой С-13 (проект “Сталинец”), считается одной из крупнейших катастроф в морской истории: в ней погибло около 9 тысяч человек[238].

Красноармейское командование, освободившее Ригу, сначала не верило сведениям о массовом уничтожении евреев.

По свидетельству Бернарда Пресса[239], когда 152 еврея отметили свои имена в списке спасенных, НКВД вызвал большинство из них на допросы, чтобы выяснить, как они остались в живых. По мнению чекистов, это было само по себе подозрительно. Сразу возникал вопрос о сотрудничестве с немцами[240].

Возвращающиеся евреи стали часто собираться в квартире Юнгманов на улице Гертрудес.

Лена появилась на свет в феврале 1945-го и была, судя по всему, первым еврейским ребенком, родившимся в Риге после войны. Увидев Лену, сияющего рыжеволосого младенца, кто-то воскликнул на иврите: “Ам Исраель хай!” – “Народ Израиля жив!”

Квартира Машиных родителей была в хорошем состоянии. Сохранились и дорогой рояль Блютнер, и основная мебель. Остались семейные документы и фотографии. Очевидно, в квартире жили культурные немцы.

Бернард Пресс рассказывает о двух немецких офицерах, которым в 1941 году предложили разместиться в еврейской квартире. Офицеры отказались, как было принято, заставлять жильцов прислуживать им – они наняли их “помощниками по дому” и платили зарплату[241].

Невозможно выяснить, где Машина мать и сестры жили с июня по октябрь 1941-го, до того как попали в гетто. Весьма вероятно, что и они остались дома и прислуживали поселившимся у них немцам. Остается только гадать, как к ним относились в их собственном доме и что они пережили за эти месяцы.

Судьба евреев стала для Сталина неразрешимым идеологическим и политическим вопросом – его невозможно было признать просто эпизодом Великой Отечественной войны, а Холокост он не мог признать частью советской военной истории. Советские граждане во время массового убийства евреев также содействовали немцам. Немцы уничтожили больше евреев, чем гражданских лиц из числа русских, украинцев и белорусов вместе взятых. Поэтому количество убитых евреев стало государственной тайной. Сталин не упоминал о нем, подчеркивая лишь общее число погибших советских граждан.

Немецкая армия была довольно большой количественно, однако оккупационные войска и представители власти испытывали дефицит людей и нуждались в коллаборантах. Охрану для расположенных в Польше концлагерей набирали в основном на Украине. Миф о героическом народном сопротивлении не вынес бы такой правды.

Для Сталина также важно было, чтобы Советский Союз не ассоциировался с еврейским государством. Со стороны Прибалтики ситуацию осложняло еще то, что три оккупации одна за другой – это было хуже, чем оккупация одной только Германией. Признать это Москва не могла. К тому же первая советская оккупация длилась всего год, и не давала оснований признать прибалтов “мирным советским населением”, хотя, к примеру, Маша с Йозефом были – в силу обстоятельств – именно его представителями, ведь советские паспорта спасли им жизнь.