Интервью сына века - Фредерик Бегбедер

Ж.-Ж. Ш. Это лучшее, что можно придумать. Именно так иногда удается сказать что-то важное. Как только ставишь перед собой цель — все коту под хвост.

Ф. Б. Вы появляетесь на публике крайне редко, поэтому благодарю вас, что согласились прийти поговорить со мной ни о чем под конец этого, 2006 года. Тем более что вам не надо презентовать никакой книги. И для нас обоих это огромное облегчение.

Официантке: Не могли бы вы нам принести «Дневник перемирия» Фредерика Бертэ[146], мадемуазель?

Ф. Б. Я знаю, дорогой Жан-Жак, что вам очень понравилась эта книга, вы считаете, что она одна из лучших, опубликованных в этом году.

Ж.-Ж. Ш. Да, я очень ее полюбил. Там перемешиваются жизнь автора и книга, которую он пишет.

Ф. Б. Действительно, он рассказывает о своей жизни.

Ж.-Ж. Ш. Он рассказывает, как будто смотрит со стороны. Еще раз: очень интересно, как он описывает свою жизнь и параллельно — роман, который задумал и который основан на реально происходящих с ним событиях. При этом рассказ о событиях жизни — это не просто описание, там много афоризмов. Этакая мозаика. Напоминает последнюю книгу Хемингуэя, которая вышла уже после смерти…

Ф. Б. «Праздник, который всегда с тобой»?

Ж.-Ж. Ш. Нет, последняя книга Хемингуэя называется «Райский сад»[147]. Это история писателя, который пишет книгу, даже две книги, и живет одновременно с двумя девушками-красавицами, одна из которых сходит с ума и пытается спалить его рукопись. Странный роман, в духе Фицджеральда, хоть это и Хемингуэй. Книга Бертэ тоже напоминает Фицджеральда, там тоже блондинки, кабриолеты, жестокий и чарующий мир. Но это не черный роман: скорее темно-синий, как ночное небо. И нежный, как ночное небо, как вообще вселенная Бертэ.

Ф. Б. В «Дневнике перемирия» есть одна фраза из Фицджеральда: «Men get be a mixture of the charming mannerisms of the women they have known». «Мужчины в итоге перенимают манеры всех женщин, с которыми имели дело».

Ж.-Ж. Ш. Я тоже могу процитировать одну фразу Бертэ, если хотите…

Ф. Б. Ага, будем соревноваться, кто больше процитирует!

Ж.-Ж. Ш. «Мои воспоминания похожи на дефиле манекенщиц, а память — на вечеринку с коктейлем, и разобраться в хронологии событий без выпивки невозможно. Предаться воспоминаниям для меня — это как выйти в свет». Фредерик Бертэ умер на Рождество 2003-го. Он не может дать мне разрешение на использование этой фразы, но тем хуже. Я ставлю под ней свою подпись, более того, я ее краду. Люблю вставлять в свои книги высказывания других. Думаю, правила копирайта тут не работают. Почему бы книге не состоять из фраз других писателей? Итак, эту фразу я забираю себе и потом вставлю ее в мой будущий роман.

Ф. Б. Вы пишете фрагментами?

Ж.-Ж. Ш. Не только. Строчку я тоже люблю. Вы сказали, что «Розовая пыльца» — это поэма. Но, кроме стихов, в этой книге есть еще повествование. Так что фрагменты — это хорошо, но надо, чтобы не было свалки. В целом я за фрагментарность, но с упором на строчку и на повествование.

Ф. Б. Я рассматриваю вашу подпись на развороте «Розовой пыльцы», и мне кажется, что это диковинный рисунок со змеей, американским долларом и лыжами. Я что-то не так понимаю?

Ж.-Ж. Ш. Не знаю, что вы понимаете, а что нет… Это моя подпись, мой росчерк. Начальные буквы JJS, S переплелось с двумя вертикальными линиями. Да, похоже на доллар, если хотите…

Ф. Б. Напоминает также «Сигары фараона»[148]…

Ж.-Ж. Ш. Пожалуй. Эрже, Тинтин, доллар… Еще это вызывает ассоциации с Бодлером: жезл Вакха, жреческий символ, две палочки, вокруг которых затейливо обвиваются цветы и виноградная лоза, — типичный элемент барокко, очень поэтичный, в котором присутствуют одновременно и меандры, и изящно изогнутые линии, столь дорогие сердцу поэта. И прямые линии тоже.

Ф. Б. Значит, чтобы стать писателем, надо научиться соединять прямые линии с извивами? С одной стороны, нужна структура, с другой — лирические отступления?

Ж.-Ж. Ш. Ну да. Нужно слышать музыку, мотив, некий «бассо континуо»[149], на котором возводится произведение, а вокруг него уже можно строить отступления. Из недавно вышедших книг мне страшно нравится роман Эшноза[150], он действительно очень музыкальный — и не только потому, что речь идет о Равеле. Эшноз пишет на слух. Я часто вспоминаю фразу Хемингуэя: «Писатель без слуха — это как боксер без удара левой». Еще у Эшноза мне нравится, что он взял реального человека и немного вокруг него пофантазировал. Получился полувымысел-полудокументальность. Чистому вымыслу, на мой взгляд, доверять нельзя. Если взять «Ингрид Кавен», которую я написал несколько лет назад, там я тоже выбрал реального человека и постарался взглянуть на него как на героя романа. Романы надо писать, основываясь на реальных фактах. Это немного как в газетах, где за фактами вдруг начинает проступать настоящая литературная фабула — просто за голыми фактами. Это для меня самое ценное в романе, и это гораздо важнее, чем писать, просто чтобы писать.

Ф. Б. Кстати, по поводу того, чтобы писать ради того, чтобы писать. «Благоволительницы» Литтелла[151] в этом году получили Гонкура. А вы, когда вам дали Гонкура, ходили получать премию или спрятались, как Литтелл? Я не помню.

Ж.-Ж. Ш. Ходил. Противоречия иногда причудливо соединяются. До того момента я терпеть не мог, чтобы меня фотографировали. А тут вдруг сразу оказался в кольце мелькающих вспышек. И это, как выясняется, не так уж неприятно. Я почувствовал себя мисс Францией.