Призраки моей жизни. Тексты о депрессии, хонтологии и утраченном будущем - Марк 1. Фишер

а в том, что из него невозможно выбраться. Сверху брызжут серо-черные капли статических помех, вокруг потрескивает туман. Почему тут все время дождь? Или это просто шипит белый шум из включенного телевизора?

На чем мы остановились?

Местность кажется тебе смутно знакомой. Сложно понять, что ты уже слышал, а что нет. Слишком мало ориентиров. Не за что зацепиться. У треков нет названий – только цифры. Их можно слушать в любом порядке. Смысл в том, чтобы потеряться. В этом «недовиденном» беккетовском пейзаже потеряться нетрудно. Ты на ходу выдумываешь истории (в психиатрии их называют «конфабуляции»), чтобы проступающие сквозь туман абстрактные формы приобрели хоть какой-то смысл.

Кто монтирует этот фильм и почему кадры так скачут?

На этом этапе уже только малость – парочка навязчивых рефренов, крутящихся где-то на задворках сознания, – отделяет тебя от пустыни Реального.

Не надо воображать, будто этот недуг одолевает лишь отдельных бедолаг. Разве не является теоретически чистая антероградная амнезия болезнью поистине постмодернистской? Настоящее время, изломанное и пустое, бесконечно стирает самоё себя, почти не оставляя следов. Что-то ненадолго привлекает твое внимание, но тут же исчезает из памяти. Зато старые воспоминания на месте, в целости и сохранности… Мы отдаем им долг памяти снова и снова… «Я люблю 1923‐й»…

Действительно ли мы более материальны, чем призраки, которых без конца превозносим?

Прошлое нельзя забыть, настоящее невозможно запомнить.

Осторожнее. Там пустыня…

РАССТРОЙСТВО ПАМЯТИ: ИНТЕРВЬЮ С THE CARETAKER

Журнал The Wire, № 304, июнь 2009

«Меня всегда завораживали механизмы памяти и воспоминаний, особенно в связи со звуком, – пишет Джеймс Кирби по e-mail. – Что-то мы вспоминаем легко, а что-то ухватить так и не удается. Эту идею я развивал в своем бокс-сете [„Theoretically Pure Anterograde Amnesia“ (2006)], который строится вокруг особой формы амнезии, при которой больные помнят события из прошлого, но не могут запомнить что-то новое. За непростую задачу воссоздать это посредством звука я принялся с удовольствием. Я понял, что единственным способом было создать сборник треков практически без ориентиров, чтобы он сбивал с толку. Вкрапления мелодий периодически пробиваются сквозь эту монотонную аудиотрясину. Даже если слушать много раз, все равно не запомнишь, когда вступают мелодии. Нельзя выделить любимый трек. Это похоже на сон, который пытаешься вспомнить. Кое-что ясно, но детали все еще скрыты и далеки».

Описание Кирби идеально отражает тревожный опыт прослушивания «Theoretically Pure Anterograde Amnesia». Релиз этого бокс-сета из шести CD-дисков знаменует для проекта The Caretaker переход от экзерсисов на тему атмосферной ностальгии к мучительному исследованию нарушений памяти. Этот бокс-сет больше похож на звуковую инсталляцию, чем на альбом; его богатство текстуры и глубина концепции дадут фору многим произведениям саунд-арта. На трех первых релизах – «Selected Memories From the Haunted Ballroom» (1999), «A Stairway to the Stars» (2001) и «We’ll All Go Riding on a Rainbow» (2003) – The Caretaker окутал сэмплированную британскую винтажную поп-музыку ореолом потрескивания и реверберации. В «Theoretically Pure Anterograde Amnesia» эффекты и наружные шумы вышли на первый план, и вместо поп-музыки, аккуратно потрепанной дабом, получился непроглядный морок – абстрактный и минималистичный, как пейзажи у Беккета. Эхо и реверберация не привязаны ни к какому источнику звука и свободно плавают в море шипа и статических помех. Если предыдущие пластинки ассоциировались с покрытыми плесенью, но все еще роскошными зданиями – пришедшими в упадок шикарными отелями, заброшенными бальными залами, – то «Theoretically Pure Anterograde Amnesia», в свою очередь, рисует нам зоны полнейшего запустения и разрухи, где каждый неопознанный шум таит в себе угрозу. 72 трека (под номерами, но без названий) имитируют состояние страдающего амнезией; а фрагменты известных песен, которые периодически вспыхивают в сумраке, – это редкие островки определенности в новом враждебном и незнакомом мире.

«Может, это такой мрачный юмор, типа черной комедии в аудиоформате», – рассуждает Кирби про The Caretaker, но серьезный тон проекта не вяжется с репутацией Кирби как шутника. Например, известный случай: сразу после упоминания на обложке 176‐го номера The Wire под заголовком «Сильнее! Быстрее! Громче!» его лейбл V/Vm выпустил свою интерпретацию хита «Mouldy Old Dough» группы Lieutenant Pigeon; это был лишь один из ряда искаженных мейнстримных хитов, вышедших на V/Vm, – также среди них были искромсанные и перекроенные нетленки Криса де Бурга, Джона Леннона и Элтона Джона.

Мотив культурной памяти объединяет между собой все работы Кирби, включая мэшапы от V/Vm. Музыкальные (ди)версии V/Vm – это порождения нахального постмодернистского пастиша, в то время как The Caretaker имеет дело с темной стороной культурной ретроспекции. В определенном смысле «Theoretically Pure Anterograde Amnesia» диагностирует культурную патологию. Может показаться странным приписывать амнезию культуре, в которой доминируют художественные формы из прошлого, но распространенный ныне тип ностальгии – это не столько тоска по прошлому, сколько невозможность создавать новые воспоминания. Фредрик Джеймисон назвал одним из тупиковых аспектов постмодернистской культуры ее невозможность «сосредоточиться на нашем настоящем, как будто мы стали не способны создать эстетические репрезентации нашего актуального опыта». Прошлое постоянно возвращается, потому что настоящее нельзя запомнить. За последние примерно 10 лет мотив расстройства памяти снова вернулся в кинематограф: протагонист фильма «Помни» Леонард страдает от теоретически чистой антероградной амнезии, тогда как крайне успешная франшиза про Джейсона Борна поднимает тему потери памяти. То, что вопрос памяти поднимается снова и снова, неудивительно при позднем капитализме, где постоянная экономическая нестабильность и быстрая сменяемость эфемерных образов приводит к сбоям в любом гармоничном ощущении темпоральности.

В рамках своего проекта 2006 года «The Death Of Rave» («Смерть рейва») Кирби подошел к проблеме отсутствия будущего с другого угла. Здесь он подвергает рейв дематериализации: лишает его тяжести баса и движущей силы ударных, оставляя одну лишь мерцающую дымку. Треки звучат так, будто мы слушаем их снаружи клуба – крайне точная звуковая метафора, скажет кто-то, для нашего изгнания из мира поразительных футуршоковых инноваций в танцевальной музыке 80‐х и 90‐х. «Да, этот проект еще совсем молод, – говорит Кирби. – Он появился как часть проекта V/Vm 365, целью которого было делать по треку каждый день. Я ходил на рейвы в молодости, наблюдал все это бурное развитие электронной музыки между 1987‐м и 1992–1993 годами, когда новые жанры возникали чуть ли не каждую неделю. Для музыки это было удивительное время: море музыки, масса новых возможностей, взрывной эффект нового звука в клубах и на танцполах можно было почувствовать. Для меня, „The Death Of Rave“ – об утрате этого духа и об оттоке энергии из практически всей электронной музыки. Мне жаль людей в нынешних клубах, потому что там нет былой энергии. То есть у нас в Берлине есть так называемые крутые клубы, например „Watergate“ и „Berghain“, но они ни в какое сравнение не идут с тем, что было в Манчестере в конце 80‐х – начале 90‐х. Конечно, музыка не стоит на месте, но сейчас все иначе: если идея вдруг „выстрелит“, то она не успеет дозреть, ее тут же задушат пародиями в интернете; направления и стили часто умирают еще до того, как заявят о себе. Например, хаус и техно долго вызревали в Чикаго и Детройте, а теперь времени на это нет: как только идея оформилась, ее начинают копировать до бесконечности, пока выжмут из нее всю энергию. „Энергия“ – ключевое понятие, это именно то, что всегда меня вдохновляло. Для меня, треки с альбома „The Death of Rave“ – про то, как из