Призраки моей жизни. Тексты о депрессии, хонтологии и утраченном будущем - Марк 1. Фишер

американского геноцида: рабства и его последствий. Несомненно, провал фильма в прокате отчасти был обусловлен тем, что раны еще слишком свежи, а призраки слишком реальны. Выйдя из кинотеатра, не получится сбежать от призраков – этих не желающих исчезать фантомов Реального, которым невозможно смотреть в глаза. Некоторые зрители жаловались, что «Любимую» нужно было классифицировать как ужасы… Ну, так историю Америки тоже нужно…

Я часто вспоминаю «Любимую», слушая «Stone Cold Ohio», блестящий новый альбом Little Axe. Little Axe выпускают альбомы уже более 10 лет, но в 90‐х моя нервная система содрогалась от бешеных темпов джангла, и я не был готов соблазниться их скорбным даб-блюзом. Однако в 2006‐м кишащие призраками воды «Stone Cold Ohio» занимают свое законное место в хонтологическом «сейчас» рядом с полным фантомов Лондоном Burial и забытыми телеканалами в работах лейбла Ghost Box. С тех пор как мне прислали этот альбом на прошлой неделе, я только его и слушал; а если я не был погружен в «Stone Cold Ohio», то вспоминал предыдущие четыре альбома Little Axe. Вокал (частично оригинальный, частично сэмплированный) пробирает до мурашек, а вкупе с пространственным, дрейфующим дабом вызывает серьезное привыкание. Мир Little Axe завораживающий, яркий, зачастую мучительный; ничего не стоит заблудиться в этих туманных зарослях, среди призрачных плантаций, удобренных беспечной жестокостью, меж шатких временных церквушек, взлелеявших коллективную мечту об избавлении…

Пастухи…

Вы слышите, как плачут овцы?

Записи Little Axe сотрясаются от коллективных страданий. Губные гармоники завывают, словно фантомные волки; эхо длится и длится, как боль от незаживших ран; голоса живых и мертвых сливаются в гармонии, а песни полны осуждения, упрека и жажды искупления. Но утопическим идеалам тоже есть место в этих зловонных топях и безымянных могилах; моментами здесь можно услышать и упрямую непокорность, и мимолетную радость.

Я знаю, мое имя начертано в Царстве Небесном…

Little Axe – это проект Скипа Макдональда. Из-за сотрудничества с Ohio Players, The Sugarhill Gang и Марком Стюартом Макдональд всегда считался представителем прогрессивного попа. На первый взгляд кажется, что Little Axe – это уход от футуршока и Макдональд здесь возвращается к своему первому знакомству с музыкой, когда он на отцовской гитаре разучивал блюзы; но тут мы имеем дело не со стандартной, набившей оскомину историей «зрелого» отречения от модернизма ради сдувания пыли с Традиции. На самом деле анахроническую темпоральность Little Axe можно рассматривать как еще одно проявление футуршока – с той лишь разницей, что теперь мы сталкиваемся с неизгладимой травмой, с апокалиптической катастрофой рабства. (А может, так оно всегда и было…)

Пускай не будет ошибкой описать музыку Little Axe как «блюз, обновленный для XXI века», но с таким же успехом можно сказать, что он откатывает XXI век обратно к началу XX. Их дисхрония напоминает сцены из «Оно» Стивена Кинга, где старые фотографии (в некотором смысле) оживают и последовательное течение времени замирает в галлюцинаторном трансе. Или еще более удачная аналогия: перемещения во времени в романе Октавии Батлер «Родня», где персонажи из современного мира оказываются заточены в прошлом, наяву переживая ужасы рабства. (Суть в том, что ужас этот на самом деле и не кончался…)

Вне всякого сомнения, в метафизической иерархии поп-музыки блюз занимает привилегированное положение: образ одинокого автора-исполнителя с гитарой в руках как нельзя лучше символизирует аутентичность и авторский стиль, столь ценные для «рокизма». Но Little Axe выбиваются из стандарта, возвращаясь к предполагаемым истокам и тем самым показывая, что и там, в начале, были призраки. Хонтология – подходящий временной модус для истории, сплошь состоящей из пробелов, стертых имен и внезапных похищений. Лоскутки госпела, спиричуэлс и блюза, из которых соткан альбом «Stone Cold Ohio», – это не останки потерянного настоящего, а фрагменты расшатанного времени, между которыми распалась связь. Эти жанры являли собой обширнейшие сборники коллективной скорби и меланхолии. Little Axe изображают историю Америки как единую «преступную империю», в которой пресловутая «война с терроризмом», раскритикованная на первом треке альбома – переосмысляющем одноименную «If I Had My Way» Слепого Вилли Джонсона100 в эпоху после 9/11, – есть продолжение рабовладельческого террора.

Во время нашего интервью Скип подчеркнул, что треки Little Axe всегда начинаются с сэмплов. Исходный материал выбит из пазов собственного времени. Он уже описывал анахронический метод, который использует для перемещений в прошлое. «Люблю бродить во времени. Мне нравится изучать разные периоды – основательно в них погружаться, так глубоко, чтобы как следует прочувствовать их вес». Глубокое погружение Макдональда в музыку разных эпох позволяет ему путешествовать назад во времени, а призракам прошлого – перемещаться вперед. Это своего рода одержимость призраками (вспомните, как Уинфри утверждала, что на съемках «Любимой» в нее и других актеров «вселялись духи»). Little Axe мастерски затуманивают вопросы авторства, цитации, источников и повторения. Трудно отделить сэмплы от оригинального творчества, невозможно четко разграничить кавер-версию и новую песню. Каждая песня – плотно спрессованный палимпсест; результат скорее сращивания, чем написания. Собственный вокал Макдональда – то скорбный, то полный тихой ярости, то уверенный и твердый – часто задваивается и обрабатывается эффектами. Реверберация придает вокалу и современному инструменталу зернистость сепии, окутывает их дымкой, а трескучие сэмплы создают эффект асинхронной современности.

В своем знаменитом эссе о Трики (где как раз впервые был поднят вопрос о звуковой хонтологии) Иэн Пенман сетовал на Маркуса Грейла и его «взвешенный гуманизм, который почти не оставляет места для ЖУТКОГО в музыке». Одна из причин притягательности Little Axe состоит в том, что, используя приемы даба, они дают нам возможность снова воспринять блюз как нечто жуткое и вневременное. Little Axe позиционируют блюз не как часть американской истории, как это делает Маркус, а как один из трех углов «черной Атлантики». От просто занятного гибрида эту комбинацию блюза и даба кардинально отличает именно поразительная продуманность наложения двух углов «черной Атлантики» друг на друга.

Эдриан Шервуд внес значительный вклад в группу. Шервуд говорил, что Little Axe вдохновляются мыслью о том, что есть нечто общее между «музыкой Капитана Бифхарта и Prince Far I, Кинга Табби и Джими Хендрикса». Не в тех руках подобное смешение могло бы вылиться в занудный всеохватный гуманизм, но Шервуд – дизайнер потусторонней музыки, эксперт в мистике, так сказать, антипод Джулса Холланда. Холланд губителен главным образом потому, что под его руководством поп-музыка теряет искусственность, вновь приобретает естественность, привязывается к источнику с определенным лицом. Даб же, очевидно, движется в совершенно противоположном направлении: он отчуждает голос от источника либо подчеркивает его изначальную отчужденность. Во время интервью Шервуд пришел в восторг оттого, что я назвал его творчество «шизофоничным»: Шервуд отсоединяет звуки от их источников – или, по крайней мере, прячет связь между ними. Диктатура холландовского шоу «Позже…» («Later…»101) совпала с расцветом прагматичной поп-музыки, в которой роль процессов звукозаписи и сведения замалчивается. Но «даб стал прорывом, потому что в нем внутренние швы рабочего процесса были вывернуты наружу – на обозрение и на радость всем; дотоле нормой считалось подавлять и прятать изнанку звукозаписи, как будто она действительно лишь олицетворяла нечто, уже и так существовавшее само по себе» (Пенман).

Отсюда то, что я назвал «dubtraction»102; и вычитанию подлежит в первую очередь присутствие. Пьер Шеффер назвал звук, оторванный от источника, «акусматическим». Выходит, даб-продюсер – это акусматик, он манипулирует звуковыми фантомами, отделенными от живых тел. Время в дабе – не-живое, а продюсер – дважды некромант: он не только оживляет мертвых, но и относится к живым как к мертвецам. Для Little Axe, как и для ямайских музыкантов, к которым они обращаются, хонтология – политический жест: это знак, что мертвецы не будут молчать.