Любовь и смерть Катерины - Эндрю Николл

сторона предметов, пусть даже находящаяся не на солнце, казалась неестественно светлой. Одна сторона — чистая, яркая, другая — темная, липкая, сырая, забрызганная кровью, там виднелись ошметки мяса, волосы, куски одежды. Земля была в изобилии покрыта обрывками и обломками вещей, когда-то принадлежавших беззаботным студентам: остатками рюкзаков, кроссовками, бронзовыми заклепками от джинсов, монетками и кошельками, пластмассовыми расческами… Все эти невинные предметы были искорежены, раздроблены, измочалены, будто их пропустили через гигантскую мясорубку. Будто затем их просеяли через мелкое сито, зарядили в мощную пушку и дали по площади визжащий, стонущий выстрел.

Команданте направился через площадь к зданию университета. Кровавый туман на мостовой постепенно превратился в темно-красный бульон, а чуть подальше, около широких ступеней центральной лестницы, — в нечто вроде мясной похлебки. Пока команданте Камилло шел через площадь, крики раненых то усиливались до пронзительного визга, то затихали, когда очередная карета «скорой помощи» уносилась прочь по проспекту. Белые машины с красными крестами заполнили боковые улицы, перекрыв движение. Они сильно подпортили ему картину преступления. Отъезжающие машины давили шматки мяса, что недавно было людьми.

Команданте увидел, как один из его людей захлопнул дверь очередной «скорой помощи» и стукнул по капоту, давая водителю понять, что пора убираться.

Команданте поднял руку и подозвал полицейского.

— Да, шеф?

— Ты ранен?

— Никак нет, шеф.

— Но ты весь в крови.

— Это не моя кровь, шеф.

— Сколько погибших?

— Боже милостивый, я не считал. Мы сможем сказать, хотя бы предварительно, когда начнем сопоставлять останки, а так я пока отправил в больницы как минимум двадцать человек — вряд ли все они выживут.

Команданте сосредоточенно покивал, хотя только притворялся, что слушает. Какая, к черту, разница, сколько их погибло? Для следствия это значения не имело, и вообще это не имело никакого значения.

Он вытащил из кармана большой белый носовой платок, встряхнул, разворачивая, а затем осторожно промокнул окровавленное лицо полицейского.

— А ну-ка, сынок, стой смирно!

Он провел платком по глазам, по уходящим вверх скулам и по длинному, расширяющемуся книзу индейскому носу, по толстым губам, по обрубку подбородка.

— Вот, возьми. — Команданте сложил платок так, чтобы убрать внутрь запачканную кровью ткань. — Вытри руки.

Полицейский выполнял распоряжения послушно, как ребенок.

— Заметил что-нибудь необычное?

— Я был занят, шеф.

— Кто-нибудь остановился посмотреть?

— Да их тут десятки — они и сейчас стоят! Просто стоят и смотрят, шеф! Они не помогают нам, не бегут в больницу сдавать кровь, не делают ничего полезного. Просто разглядывают трупы и балдеют.

— Ты заметил явных психов? Кто-нибудь смеялся? Может быть, дрочил потихоньку?

— Я не видел, шеф, правда. Ничего не видел, занят был очень сильно.

Полицейский отвернулся. Руки его дрожали.

С площади, разворачиваясь с визгом тормозов, выезжали последние «скорые помощи». Доехав до Университетского проспекта, они включали сирены и уносились прочь.

— Ладно, сынок, сейчас ты свободен. Возвращайся в контору, отмойся немного, выпей кофе. Выкури пару сигарет, успокойся. — Команданте по-отечески потрепал полицейского по плечу и легенько подтолкнул в сторону Дворца правосудия.

Команданте зашагал дальше по липкому асфальту, туда, где толстый немолодой инспектор в наглаженной форме стоял, растопырив руки и делая вид, что удерживает толпу.

Команданте подкрался к инспектору сзади и прошипел в ухо:

— И чем это ты здесь занимаешься?

От неожиданности толстяк подскочил.

— Осуществляю контроль над толпой, шеф!

— Достаточно, здесь уже нечего контролировать. Смотри туда! — Команданте показал пальцем на место, где слой кровавого месива был самым густым, где в асфальте образовалось прожженное взрывом звездообразное углубление, напоминавшее черную серединку махрового мака, от которой по всей площади в разные стороны тянулись алые лепестки. — Видишь? Вон там бомба и разорвалась. Я хочу, чтобы ты огородил это место — ну, скажем, отгороди по пятнадцать метров с каждой стороны. Затем срочно разыщи мне нашего фотографа — пусть поснимает зевак. Мне нужны лица всех без исключения людей, что были сегодня здесь. Понял? Пусть сделает несколько десятков снимков, пока отсюда не уйдет последний человек. Да пусть снимает их незаметно — не хочу, чтобы эти придурки разбежались. Посмотрим, сколько мы получим милых, радостных личиков добропорядочных горожан, которым сегодня привалило такое развлечение — бомбочка разорвалась! Все понял?

Инспектор кивнул, толстые щеки задрожали, а глаза наполнились слезами.

— Хорошо. Теперь беги выполняй, а потом, когда все сделаешь, сходи на… — команданте указал в сторону, считая на пальцах, — раз, два, три, да, на четвертую клумбу, видишь? Там лежит оторванная кисть руки, принеси сюда. Да пошевеливайся, ты полицейский или мешок с дерьмом?

Инспектор отдал честь и вразвалку пошел исполнять приказ.

— Быстрее, я сказал! Шевели ногами, понятно? Инспектор прибавил шагу.

Вздохнув, команданте проводил его взглядом, затем направился к мужчине в штатском, который осторожно бродил вокруг эпицентра взрыва, низко склонившись над землей и время от времени останавливаясь, чтобы пинцетом подобрать окровавленный осколок или бумажку и аккуратно спрятать в прозрачный полиэтиленовый пакет. Пакетики нумеровались и складывались в чемоданчик. Вместо каждой из пронумерованных улик детектив клал на землю белую карточку наподобие именных табличек, что ставят на стол во время званых обедов, с соответствующим номером.

Какое-то время команданте уважительно следил за его работой, не осмеливаясь подходить слишком близко.

— Что-нибудь накопал? — спросил он наконец.

— Что тут накопаешь? Сплошные ошметки, даже не знаю, что здесь валялось до взрыва, а что прилетело позже. В любом случае надо отправить все в лабораторию и первым делом отмыть от крови.

— Так ты мне ничего не скажешь?

— Ну, я почти уверен, что это работа горе-любителя. Бомба взорвалась до времени, по дороге в университет — профессионализмом здесь и не пахнет.

— Почему ты думаешь, что он шел в университет?

— А ты посмотри на форму очага повреждения. Видишь, здесь произошел взрыв. Бомба была спрятана в рюкзаке, значит, он стоял перед ней. Вот так пошла взрывная волна, смотри, а в этом направлении он амортизировал ее своим телом. Вон там, на ступеньках, это в основном он. Только расщепленный на молекулы.

— Да уж, этот подонок не заслужил такой легкой смерти, — проворчал Камилло, раскуривая сигару. — Имя случайно не можешь назвать?

— Будь реалистом, приятель! Какое имя? Хочешь знать, кто это был, выясни, кто из студентов сегодня не явился на занятия.

Вдалеке раздался странный звук. Оба мужчины повернули головы. Через площадь к ним ковылял толстый инспектор. Он трусил, вытянув вперед сложенные руки. Его лицо побелело, пот ручьями стекал по щекам, форма потемнела под мышками и на груди.

На вытянутых ладонях инспектора лежала кисть человеческой руки: чисто обрубленная и совершенно целая — ни единый ноготь не сломан — бледновато-голубая от потери крови.