Писатель как профессия - Харуки Мураками

Так сколько же раз я правлю и переписываю рукопись? Точной цифры у меня нет. Еще на стадии написания текст приходится изменять по многу раз, да и на более поздних этапах (даже уже тогда, когда из издательства приходит верстка) я продолжаю вносить поправки, чем ужасно расстраиваю издателей. Я разукрашиваю верстку дочерна своими пометками, а когда она, исправленная, возвращается ко мне, опять делаю с ней то же самое. И так по нескольку раз. Я уже говорил, что писательская работа требует упорства и выносливости, но как раз таки для меня это не так уж и мучительно. Многократно перечитывать один и тот же отрывок, чтобы проверить, как он звучит; раз за разом менять порядок слов в предложении; перефразировать какие-то незначительные, казалось бы, вещи – такую вот мелкую отделочную работу «кистью и молотком» я по природе своей очень люблю. Когда я вижу, как верстка постепенно чернеет, а десять штук твердо-мягких карандашей на моем столе заметно укорачиваются, я чувствую самую настоящую радость. Уж не знаю почему, но это занятие кажется мне чрезвычайно увлекательным – никогда не надоедает, и я готов заниматься им бесконечно.

Писатель, которого я очень ценю и уважаю, Реймонд Карвер, тоже из тех, кто любит «мелкие отделочные работы». Вот что он пишет, вкладывая слова в уста другого писателя: «Написав рассказ, тщательно перечитав его, убрав несколько запятых, еще раз перечитав и поставив запятую туда, откуда до этого ее убрал, я понимаю, что вот теперь вещь закончена». Это чувство мне хорошо знакомо, потому что я и сам не раз его испытывал. Чувство, что всему есть предел, что если сейчас продолжить править, то перейдешь некую едва заметную точку невозврата, и произойдет ужасное. Именно на это недвусмысленно намекает своей убранной и водворенной на место запятой Карвер.

Вот так я и пишу романы. А люди – все разные, кому-то нравится их читать, кому-то, полагаю, не очень. Да я и сам не скажу, чтобы был так уж доволен своими давними вещами. Иногда очень остро ощущаю, что если б писал сейчас, то сделал бы гораздо лучше. Вообще чем больше перечитываешь текст, тем очевиднее становятся его недостатки, поэтому я стараюсь без особой надобности не притрагиваться к собственным книгам.

В процессе работы над романом всегда наступает момент, когда ты думаешь: «Все, лучше я уже точно не напишу». Это момент понимания, что ты отдал этой работе все свои силы. Ты посвятил роману столько времени, сколько мог найти, напитал его, не скупясь, энергией и довел до победного конца. Ты бился не на жизнь, а на смерть. Этот эффект «опустошенности» занозой сидит во мне до сих пор. Как бы то ни было, но я ни разу не принял заказа на роман и никогда не был ограничен по времени. Я писал, что хотел, когда хотел и как хотел – это я могу сказать со стопроцентной уверенностью. Так что я не раскаиваюсь ни в том, что я делал, ни в том, как я это творил.

Время – чрезвычайно важный аспект творческого, писательского процесса. Когда пишешь крупную прозу, важнее всего «подготовка почвы» – набухающее «время молчания», которое бережно несет в себе ростки будущего романа; период, когда ты взращиваешь внутри себя желание написать большую вещь. На все нужно время: на подготовку; на, собственно, написание; на «созревание», покуда роман лежит в прохладном темном месте; на работу «кистью и молотком» при естественном освещении. И только автор может знать, достаточно ли он потратил времени на каждый этап или нет. А вот «качество» поэтапно потраченного времени обязательно проявляется в «степени убедительности» произведения. Может, это и неочевидно, но именно убедительностью порождается качественная разница.

Чтобы было понятнее, это как разница между водой в горячем источнике и водой в обычной ванне. Даже если вода в источнике не такая уж горячая, тем не менее наше тело медленно, но верно пропитывается насквозь ее теплом, и оно сохраняется даже после того, как мы вылезли на берег. По крайней мере среди японцев многие не понаслышке знают об этой характерной особенности воды из горячих источников. А в обычной ванне ничего такого не происходит. Стоит нам оказаться снаружи, и тепло, которое мы чувствовали, пока были в воде, улетучивается. Наверное, почти все знакомы с этим ощущением, но попробуйте объяснить такую разницу чувств и ощущений кому-нибудь, кто ни разу не был в горячем источнике, и вы поймете, насколько это непросто.

Если роман отличный, если музыка хороша – мы чувствуем что-то похожее. Вода в источнике и дома в ванне может быть одной температуры, но если мы разденемся и залезем в нее, то сразу почувствуем разницу. Ощутим всем своим существом, но облечь это чувство в слова очень трудно. «Оно это… как бы так накатывает постепенно… не знаю, как объяснить…» – наверное, так будет звучать стандартное описание. «Постой, но температура-то одна и та же. Так что все это красивые выдумки», – а вот это возражение мне (или другому столь же далекому от естественных наук человеку, как я) крыть нечем.

Поэтому, когда мои уже опубликованные произведения вдруг подвергаются жесткой – гораздо более жесткой, чем можно было предположить, – критике, я могу принять ее довольно спокойно, философски заметив, что ничего уж тут не поделаешь. Во-первых, потому что я чувствую, что написал все необходимое. Я уделил достаточно времени подготовке (включая этап «созревания» романа), а также «отделочным работам». Так что сколько бы меня ни критиковали, я не теряюсь и не лишаюсь уверенности в себе. Хотя, конечно, мне бывает не очень приятно, но все это пустяки. Я верю: время так или иначе «предъявит» нам все, что было достигнуто благодаря ему. Если бы эта вера и убежденность не жили во мне, то, боюсь, даже такой бодрый нахал, как я, уже давно бы впал в депрессию. А с другой стороны, чтобы ничего не бояться, достаточно быть уверенным, что ты сделал все возможное. Что касается всего остального – тут уж время рассудит. Главное, привлечь его на свою сторону: уважать, беречь, обходиться с ним вежливо и осмотрительно. То есть вести себя со временем, как с женщиной.

В одном из своих эссе уже упомянутый выше Реймонд Карвер писал:

Как-то раз услышал я от друга-писателя следующее: «Если бы у меня было больше времени, я написал бы гораздо лучше». Помню, я чуть не упал от удивления. Да я и сегодня, честно говоря, неизменно поражаюсь, когда вспоминаю эти слова, ведь если то, что он написал, не было сделано на пределе возможностей, наилучшим образом, зачем вообще тогда было писать? В конечном итоге то, что мы унесем с собой в могилу, – это чувство удовлетворения, которое испытываешь, когда выкладываешься по полной, сияющий свет самоотдачи. Так что мне очень захотелось этому приятелю сказать: дружище, не пойми меня неправильно, но лучше тебе поискать какую-нибудь другую работу – уверен, в мире найдется немало занятий попроще и почестнее, которыми вполне можно прокормиться. Ну или начни наконец писать в полную силу своего таланта и возможностей. Завязывай с отговорками и оправданиями. Не жалуйся. Не ной! («Как мы пишем»)

Необычно резкие слова для такого мягкого человека, как Карвер, но тут я согласен с каждой буквой! Не знаю, как обстоят дела сейчас, а раньше среди писателей было немало желающих прихвастнуть, что, мол, пока сроки поджимать не начнут, они не могут себя заставить начать писать. Это, конечно, очень «по-литераторски» и действительно стильно, но способность писать «наперегонки со временем» имеет свой предел. Даже если в молодости это вам неплохо удавалось, даже если в какой-то момент вы таким образом создавали литературные шедевры, с высоты прожитых лет становится видно, что с годами у некоторых происходит «истощение» литературного стиля.