Тени Амиран. Черный рыцарь для неженки - Александра Мурри

Мобиль гнал, подпрыгивая и кренясь на неровной дороге, разбрызгивая грязь из луж.

Прошлое никогда не мертво. Оно даже не прошлое.

В. Фолкнер

Въезд на территорию больницы был уже заперт. Услышав гудок и увидев орденский мобиль, ворота им вышел открывать местный охранник.

— Добрый вечер.

— Ночь, скорее, — по-свойски ухмыльнулся Хаффнер.

— Добрый, добрый, — пожилой охранник ответил немного приветливее, чем намеревался. Работа у всех не сахар, что у него, что у стражи. — Хоть и премерзкая эта погода...

Поежился под пронизывающем до костей ветре.

— Поможете нам сориентироваться? Это старый комплекс зданий, — перешел сразу к делу Эдам. — Кроме больницы, здесь что еще находтся?

— Слева, вон, — охранник вытянул руку, показывая на очертания высокого строения со множеством освещенных окон, — сиротский дом. Раньше занимал все здание, сейчас два нижних этажа. На верхних держат душевнобольных. Безобидных, которые. Сейчас сирот стало меньше, да больных головой зато все больше с каждым годом...

— А там что?

На другом конце площади виднелись низкие строения, похожие на бараки.

— Это жилые дома. Для персонала, работников мыловарни. Кому-то государство выдает, кто-то сам селится, чтобы до работы не ездить через весь город. Дешево тут...

— Мыловарня. Работающая? — Правильно они приехали. И почему у Эдама все одно, чувство, что совсем не в этом месте ему сейчас надо быть?

— Да, варят. Снабжают и эту больницу, и еще куда-то отправляют. Сиротам, опять же, подработка.

— Бенжамин Казе, имя вам знакомо?

Охранник не выдал признаков какого-либо узнавания, и Эдам уточнил:

— С мыловарни?

— Не, — помотал головой. — Я только тут охраняю, на воротах. О работниках вам к Томасу. Он там у них на вахте сидит.

— Проводишь?

Они шли за охранником, с каждым шагом ощущая все большее напряжение и азарт.

— Из чего варят мыло, напомни-ка мне? Щелок? — прошептал Хаффнер.

— Он самый, — медленно кивнул Эдам.

— А ларчик-то просто открывался. Мы осматривали их все. Плюс военные прачечные. Работы — море, вечность пройдет, пока по всем работникам пройдешь, проверишь. Да и щелочи там тоже — море. Кради ведрами, не заметят разницы.

— Мы проверяли официальные, имперские. Эта — частная. Не те объемы производства, чтобы где-то значиться.

В подвалах, которые занимала мыловарня, стояла вонь. Не помогали сквозняки и распахнутая настежь за спинами стражи дверь.

Глаза заслезились, в горле запершило. А удача, видимо, любит страдания. Вернее, страдальцев.

— Бенжамина никакого Казе не знаю. А вот Бенни — есть такой.

Эдам вынул из кармана сложенный вчетверо листок. Портрет, нарисованный Рориэн.

— Он? — расправил и развернул в сторону тусклой лампочки.

— Похож, да... — прищурился охранник, всматриваясь. — Более десяти лет тут работает, молодым совсем парнишкой пришел. Спокойный, замкнутый немного, но так никаких пререканий... И сказать-то про него больше нечего... А в чем дело?

— Зададим ему вопросы по расследованию, может оказаться полезным свидетелем, — не моргнув глазом, спокойным тоном ответил Хаффнер. — Адрес, контакты не подскажете?

Охранник не любил Орден. Явно не за что было... и нелюбовь эта прорывалась то во взгляде, то в попытке огородить, по его мнению хорошего, человека от проблем. Орден для обывателя, как это ни странно, не защита и сокойствие, а именно что — проблемы.

— У вас же на всех все есть? — дернул он кота за усы.

— Есть. Все есть, — Эдам сделал шаг вперед, сокращая расстояние. — Чтобы найти конкретно этого человека в том количестве всего, что у нас есть, уйдет время, которого у нас нет.

— Ладно, ладно. Я сотрудничаю, — охранник поднял ладони в грубых перчатках, помахал примирительно. Металл в голосе стража придал смирения поднявшему было голову чувству сопротивления. — В третьем бараке. У него там комната. Номер не скажу, но, как зайдете, разберетесь, увидите.

Комната ждала их пустой.

Абсолютно безликая. Ни следа ее жителя, ни отпечатка его личности, ни хоть какой еще зацепки.

Что касается терпения и расчета — не ее эпархия. Как-то дома они шутили, что Рори — стихия. Позволяет своей натуре, дару — самим творить, что вздумается.

Если бы начала рукодельничать, то получилось бы что-то узловатое и дырявое. В вязании — пропустишь пару петель, понесешься свободно на волне вдохновения — и все, не шарф получится, а дырявое полотно с неопределенным количеством углов.

Рори патологически не могла следовать плану. Даже приготовить блюдо по рецепту — для нее непростая задача. Обязательно что-нибудь изменяла в пропорциях, добавляла не из списка.

И результат из-за этого ее качества всегда получался непредсказуемым, в большинстве случаев — в готовке, в частности — неудачным.

На любителя — как выражался Мэлвин.

Сама Рори, в целом, тоже — на любителя. Путь ее жизненный — не путь, а завихрение какое-то...

Характер, говорят, судьба.

Оставшись одна, Рори маялась от мыслей и невозможности их с кем-нибудь обговорить. Точнее, не с кем-нибудь, а конкретно с Авророй.

В квартире все чужое. Рисовать не тянет. К набору карандашей, которыми зарисовывала сцены убийств, больше не притронется. Вообще к карандашам в ближайшее время. Перейдет на акварели... или тушь. Или вообще какую-нибудь совершенно новую технику разучить?

Тушь для портретов давно тянет попробовать, а тут такая подходящая натура повстречалась.

Эдам... Что ей с ним делать, кроме как попробовать нарисовать?

Честно с самой собой? Хочется сотворить то, что делала в своих снах. С ним.

Не девственница и, что происходит между мужчиной и женщиной, — знает. Даже сама пробовала.

Отключила голову, решила, что начинать надо. Безнадега из-за дара подкинула дров в огонь отчаяния. Кончилось все быстро. А после... не то чтобы жалела, но как-то... и вспоминать не хотелось.

Вывод — голову отключать все же не стоит. И на этот раз так легко Рори не отделается.

Отделываться — не ее цель.

Кстати, та ее выходка с парнем — одна из причин, почему отъезд из Баскервилля был благом. Не очень приятно видеть, пусть и не часто, первого своего молодого человека, прогуливающегося и обнимающегося с другими. Да еще на нее поглядывал, вроде что: смотри, кого потеряла, я вот какой красавец, а ты как чудачкой была, так и останешься, раз такого кавалера отвергла. Единственное, следует отдать должное его воспитанию (или это природное качество?) — он не болтал.