По эту сторону горизонта (несколько историй о вантузе, поэзии, бадминтоне, и кое о чём другом) - Юрий О.Ш.

Последние мои слава, Алим, правда, уже не слышал, уже в закрывшуюся за ним дверь я их кинула.

Эпизод третий: <Природное(???): Коль тайга у нас большая / Под названьем житным «Русь», / То и наша волчья стая / Зайцев, косточки глотая, / Воет хором: «Не уймусь, / И от пуза обожрусь!»> … Кстати, о снегоуборщике: пора бы и списать его б с баланса жилконторы, чтобы всякий раз, когда инвентаризация или ещё какая проверка его со своей дачи не возить туда-сюда … да и пара новых лопат в дачном сарае лишними не будут, благо, эти самые лопаты жилконтора вот только что закупила.

Эпизод четвёртый: <И вновь начальственное: Как хорошо быть королевой, / Иль даже больше – божеством, / Или направо, иль налево, / В минуту алчности и гнева / Заслать иль пёхом, иль верхом, / Что хлопца всякого, что деву / Ты можешь крадучись туда, / Куда не ведаешь сама, / Но много всякого добра, / И с плеч поляжет голова, / Коль в краткий в срок, и задарма, / Не прирастёт твоя сума.> Не откладывая дело в долгий ящик, куй железо, как говорено в фильме, куй железо не отходя от кассы!41», я вызвала в кабинет Нинку, бухгалтершу.

– Ну, что, Нинель, как дела в «датском королевстве» по части дебета, и соответственно, кредита? – по-свойски встретила я Нинку.

А чего с ней церемониться-то? У Нинки муж её алкогольный в нашей конторе дворником числится … числится – это значит, что на работе он не появлялся от слова совсем. Но зарплата его начисляется в бухгалтерии исправно (треть суммы Нинка всякий раз заносит, естественно, мне).

– Да, ничего, Алла Ивановна, ничего, – туманно пояснила Нинка, разумно взяв паузу, чтоб понять к чему я клоню.

Да, и правильно, я иной раз и за мелкий огрех могу так отчебучить – мама не горюй.

– Ничего плохого, или ничего хорошего? – с суровым видом побарабанила я пальцами по столу.

– Ничего плохо, Алла Ивановна, ничего плохого, – замотала головой Нинка.

А у самой взгляд, как у затравленного волчонка … знать, сучка, толи краски себе домой на складе вымутила, то ли ещё что. Ну да ладно, хрен с этой краской, есть дело поважнее.

– Ты это, подруга, знаешь, что давай-ка, сделай …, – задумчиво протянула я, испытующе поглядывая на Нинку.

– Что, Алла Ивановна, что?

– Ты это … ты снегоуборочный агрегат, что у меня на даче, давай-ка списывай с баланса конторы к чёртовой матери, и нечего на меня так смотреть – у меня, знаешь ли, муж не извозчик какой, чтоб его туда-сюда возить!

– Так это, Алла Ивановна … у него ещё срок … на списание … не вышел, – замямлила Нинка, но завидев мой не терпящий возражения взгляд тут же кивнула головой. – Всё как-нибудь утрясу, Алла Ивановна, что-нибудь обязательно придумаю!

– Вот и хорошо, Нина – расслабилась я в кресле и махнула рукой – Вот иди и думай, и решай.

Нинка повернулась к двери.

– И слышь, не очень-то долго думай, – кинула я вдогонку. – Мне всякие там «мёртвые души» тоже не резон слишком долго в своём штате держать, вон, сама видишь, что сегодня на улицах делается!

Эпизод пятый: <Житие моё 4.0: Мне мой дьявол – это доля, / Мне мой бог – души юдоль, / Доля – корыстью неволя, / А юдоль – сплошная боль.> Вышла Нинка из кабинета, конечно же, паинькой, но притворяя за собой дверь зенками своими недовольными в мою сторону всё же сверкнула. За жлобство меня, значится, осудила. Мол, и когда же у тебя Ивановна, харя-то треснет, уж столько добра всякого казённого домой перетаскала. Эх, Нинка-Нинка, неплохая ты баба, кроткая, а потому и дура. Оттого и в хате у тебя лишь ухват, да сковородка, да больше ничего. Оттого и твой запойный муженёк помыкает тобой, как ему захочется. Эх, Нинка-Нинка, душа простецкая, я вот тоже в шестнадцать лет такая же, как ты, дурочкой была. Всякую тварь божью, что воробья, что собаку, жалела; всякий кусок колбасы с подругами вровень делила; никому слово поперёк сказать не могла; на всякое от парней «здрасьте» у меня, дуры, душа уже вся нараспашку. И толку-то, что? В двадцать лет техникум закончила, а из всего «приданного» лишь койка в общаге, чемодан с двумя кофтёнками дранными, да пузо беременности семимесячной. Ой, сколько слёз я тогда пролила. Подушку хоть на два раза за ночь выжимай. Нет, уж те времена я накрепко запомнила. Я жизнь ту, паскудную, из судьбы своей уж как двадцать пять лет начисто вычеркнула …

Эпизод шестой: <Привычное: Всего на миг наплыв сомнений, / И дух, что прежде – монолит, / В судьбе не будет разветвлений, / Душа уж больше не болит.> А это ещё что за мымра?

– Гражданка, вас что, стучаться нее учили? – моментально скинув расслабленность, напряглась я всем телом.

– Вы чем тут занимаетесь? – с порога гневно замахала руками какай-то запыхавшаяся тётка. – Вы, когда канализационный стояк в подвале наладите? Говном несёт, невозможно в подъезд зайти. Третий день звоню – ноль реакций!

– А чего так кричать-то, – тут же осадила я блондинистую визитёршу. – Тут вам не базарная площадь. Это, во-первых, а во-вторых, вы не видите, что на улицах делается. Вы что прикажите, нам побросать лопаты в сугробы и кинутся всей жилконторой ваш стояк чинить!? И, наконец, лично вас я вижу в первый раз и про ваш стояк слышу тоже!

Уничижительным взглядом вперилась я в сорокалетнюю нахалку. Хм, говнецом у неё в подъезде, видите-ли, попахивает. Тоже мне цаца нашлась! Бриллиантовые серёжки в уши воткнула и думает, что она теперь королевна, перед которой все стелиться должны … кстати, о серёжках: пожалуй, и мне из ювелирки чего-нибудь прикупить надо … вот именно, пусть и счастья в жизни особого нет, да уж лучше без счастья, но с «приданным», чем без того и другого. А счастье – оно что, его на хлеб не мажешь. Ну, поболит душа иной раз среди ночи, да и ладно, не смертельно, в общем.

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ. ВИЗИТЁРША

Эпизод первый: <Принципиальное: Коль я имею право / На радость, или сыть, / То уж найду управу / На всякую шалаву / Тому теснит чтоб быть!> Ничего толком не добившись, я выскочила из жил конторы