Светлана. Культурная история имени - Елена Владимировна Душечкина

и крепкие», — пишет в 1939 году корреспондент газеты «Урюпинская правда» в заметке «Счастливое детство» [90, 4]. Светланой и Светланочкой называет свою десятилетнюю дочь и мемуаристка А. А. Тарасова, вспоминая драматический эпизод из военного времени о потере девочкой продуктовых карточек:

Потом у меня ничего уже не было, хлеба ни крошки, у дочки вырвали из рук карточки. Это во время войны. <…> Говорю, иди, Светланочка, сходи сама. Дала ей целые карточки на весь месяц. Я себе простить не могу. И вот она ушла, и вдруг что-то долго ее нет, слышу такой плач. <…> И с 5 этажа я слышу, как во дворе плачет Светлана: «Ой, что я наделала» [71, 407].

Со Светланой, а не Светой часто можно встретиться в литературе и кинофильмах первых послевоенных лет, как, например, в сценарии Евгения Шварца к кинофильму «Первоклассница» (режиссер Илья Фрез), вышедшему на экраны в 1948 году. Семилетняя Маруся Орлова в длинном перечне имен одноклассниц, которых она захотела пригласить к себе на елку, всех девочек, кроме Светланы, называет сокращенным именем (естественно, помимо тех, которые не сокращаются):

Ну… значит, прежде всего Галю позовем <…>. Потом Веру. Она очень славная. Нину еще непременно. Шуру, Асю, Олю, Катю, Маю, Зину, Наташ — всех трех. У нас в классе три Наташи <…>. Потом Светлану, Клару <…>. Еще Женю. Еще Симу… [362, 59].

Светлана в этом ряду имен выглядит вполне ординарно. Для Шварца она еще не Света.

Авторы книг и киносценариев о предвоенном и военном времени, тонко чувствующие стилистику эпохи, никогда не называют своих героинь Светлан сокращенным именем. Вспомним хотя бы сценарий фильма «На семи ветрах», написанный Александром Галичем в соавторстве со Станиславом Ростоцким, где главная героиня Светлана Ивашова ни разу не названа Светой. Даже в адресованной ей шутливой частушке, пропетой на мотив «Катюши», используется полное имя: «Проводи, Светлана, капитана, / А то я пойду и провожу».

Ту же чуткость проявляет и Владимир Гуркин, когда в своем «романе для театра» «Плач в пригоршню» (начало 1990‐х годов) родившуюся перед самой войной в семье колхозника-коммуниста дочь он называет Светланой и Светланкой. Светкой ее начнут звать уже в послевоенные годы [см.: 102, 123–245].

Работая с материалами 1930‐х годов, я встретилась со Светой лишь однажды: Гайдар, употребляя самые разнообразные варианты имени Светлана (в том числе и выдуманные им самим), называл иногда дочку А. Я. Трофимовой Светой и Светкой: «Вчера в лесу я, Нюрка, Талка и Светка нарвали огромные охапки цветов», — записывает он летом 1933 года [76, IV, 536], а на датируемом 1934 годом рисунке Гайдара — кудрявая девчонка в костюме амазонки, и под рисунком текст: «Это Света на коне / В гости ехала ко мне»[74].

Окончательное усвоение имени Светлана как личного имени я связываю с широким распространением сокращенного и бытового его варианта Света, породившего уничижительное и фамильярное Светка, что прочно закрепляется в языке только в послевоенные годы[75].

До начала 1930‐х годов имя Светлана встречается по преимуществу в семьях советской интеллигенции, после чего мало-помалу оно начинает завоевывать рабочую среду, практически не касаясь деревни. И все же в эти годы, когда самыми частыми женскими именами были Анна, Валентина, Галина, Мария, Нина и Тамара [см.: 318, 57], Светлана еще не входит даже в первую тридцатку самых употребительных женских имен [см.: 363, 39].

Между тем число рожденных Светлан в 1930‐е годы неуклонно растет. Приведу ряд статистических данных. Если с 1900 по 1916 год в Москве не было зарегистрировано ни одной Светланы[76], если в период с 1917 по 1924 год на тысячу рожденных в столице девочек приходилось всего две Светланы — то в промежутке с 1925 по 1936 год на ту же тысячу их было уже девять. А к концу 1930‐х годов все ускоряющийся процесс популяризации этого имени привел к тому, что оно стало восприниматься в русле обычных русских женских имен, ничем не отличающихся от традиционных. «Само имя действительно в то время уже стало вполне обычным, и вокруг меня было немало Светлан, и ровесников, и чуть старше», — написала мне информантка — москвичка 1937 года рождения. Та же информантка, мотивируя выбор родителями своего имени, пишет: «Видимо, поддались моде. Хотели назвать Валерией». (Имя Валерия, кстати, и особенно мужской его эквивалент — Валерий с середины 1930‐х годов также было именем далеко не нейтральным — его употребление заметно активизировалось благодаря Валерию Чкалову, который пользовался в те годы исключительной известностью и всенародной любовью: Чкалова знали все.)

К концу 1930‐х годов имя Светлана превращается в одно из самых «перспективных», оставаясь, правда, все еще не столь частым и по преимуществу городским именем (в это время на тысячу рожденных в Москве девочек приходилось 22 Светланы) [см.: 359, 84–91; 360, 272]. По словам С. М. Толстой, «выбор имени определяется <…> семантикой и мифопоэтическими коннотациями самого антропонима» [328, 410]. Соответственно и распространению имени Светлана способствовал целый ряд обстоятельств. Это, прежде всего, память о балладе Жуковского (в кругах людей, не утративших связь с дореволюционной культурой; среди родителей Светлан, например, было немало учителей русского языка и литературы). Это и отчетливо ощущаемый отсвет имени дочери Сталина, в сильной мере стимулировавший рост частотности имени. Это и семантика слов свет и светлый, приобретших «советские» коннотации, и, наконец, не угасающее в обществе стремление к обновлению, «освежению» именника, обогащению его хорошими именами, каким и считалось в те годы имя Светлана.

Не удивительно поэтому, что молодые родители предвоенного времени так охотно называли Светланами своих дочерей — в знак светлости зарожденной ими жизни. Сама атмосфера той драматичной, но вместе с тем полной энтузиазма эпохи способствовала возрастанию расположения общества к имени Светлана, предопределив его будущий расцвет. Это было поколение романтически настроенных девушек и юношей, многим из которых суждено было погибнуть в годы грядущей войны. Писательница Р. Д. Орлова вспоминает:

Когда родилась наша дочь Светлана, в январе 1940 года уходил на фронт лыжный батальон ИФЛИ. Леня[77] позвонил снизу в родильном доме <…> и упавшим голосом сообщил, что его не взяли, взяли только хороших лыжников. Торопился, боялся, что не успеет. Успел. <…> В стихах, посвященных еще не рожденной дочери (мы оба почему-то непоколебимо были уверены, что будет дочь), он писал:

Мы Светланой тебя назовем

И выпустим в мир.

Ты прими этот мир

Как подарок от нас.

И по детской привычке

Смотреть, что внутри,