София Палеолог. Первый кинороман о первой русской царице - Наталья Павлищева

Не понимая, угодила ли, София тоже встала. Иван сбросил и рубашку и остался в одних портах. Перед глазами царевны было сильное мужское тело, под атласной кожей при движении перекатывались мускулы. К этому телу так хотелось прикоснуться, кожу погладить, но она запретила себе даже думать о таком!

А вот Иван действовал решительней. Он откинул волосы жены на спину, взялся за завязки рубашки. Тонкая ткань легко скользнула вниз, обнажая тело царевны. София невольно сделала движение прикрыться рукой, но муж отвел ее руки, ладони легли на ее грудь, погладили, скользнули на тонкую, несмотря на полноту, талию, остановились на бедрах, снова вернулись к груди, слегка стиснув. Внутри у Софии бушевало невиданное доселе пламя, она с трудом сдерживалась, чтобы не ответить на ласки.

Князь прошептал:

— Хороша… — И позвал: — Иди ко мне.

Положив на высокую постель, свечи гасить не стал, ласкал ее до тех пор, пока сдерживаться уже не могла, застонала, привлекая его к себе и выгибаясь дугой. Только после того дал волю себе.

София не имела любовника, но наслышана о любовных страстях и ласках была весьма. А тут и без рассказов подруг смогла бы понять, что князь Иван великолепный любовник, думающий не только об удовлетворении своих желаний, но и о жене.

— Ты родишь мне много детей…

Поняла скорее сердцем, чем умом, согласилась:

— Да!

Когда проснулась утром, мужа рядом не было. В небольшое оконце светило солнышко, было тепло, и вставать совсем не хотелось, но София понимала, что делать это нужно. Сладко потянувшись, она решительно опустила ноги с постели. Пришлось буквально спрыгивать — по обычаю под перину было наложено много всякого, символизирующего будущее богатство и благоденствие.

Тут же в ложницу вошла прислуживающая девка, пожелала доброго утра. Софии помогли вымыться, заплели волосы в две косы, которые спрятали под головной убор, одели и обули богато, но уже иначе, чем была наряжена вчера. Молодая великая княгиня поняла, что на ней женский головной убор и одежда тоже. Она стала женщиной, женой, великой княгиней, правительницей Московии.

Конечно, хотелось поинтересоваться, где муж, но она уже знала, что лишних вопросов задавать не стоит. Ее место вот здесь — в покоях, куда супруг приходит по желанию, а ее главная задача — родить как можно больше здоровых детей, лучше сыновей. При этом наследником все равно будет старший сын, который так неприветливо смотрел на нее вчера.

Как часто князь ходит к своей супруге? При воспоминании о ночных ласках у Софии невольно полыхнули щеки, уж очень они были горячи и продолжительны. Она понимала, что с замиранием сердца будет ждать князя весь день. Этот мужчина за одну ночь навсегда покорил ее сердце, забрал его себе и подчинил ее волю.

София никогда не была заносчивой — судьба не позволяла, но пока ехала от Рима до Москвы, кое-что поняла. Поверила в то, что она важна сама по себе своим происхождением, родством с византийскими императорами, благородством крови, умом, воспитанностью, образованием. Для Московии важна византийским наследством, пусть сама Византия уже не существует, а еще тем, что многому может научить этих людей, живущих среди лесов и снегов.

Во всей Европе, а потом и на Руси ее принимали так, что к приезду в Москву София начала ценить сама себя. А потом были темные глаза Ивана, в которых она утонула еще до венчания, и его сильное тело, подчинившее себе всю ее с византийским прошлым, императорской кровью в жилах, со знанием философии, с умом и образованностью. И оказалось, что одно прикосновение чутких пальцев мужа способно заставить забыть о своем превосходстве над московитами. Женщина в Софии легко взяла верх над царевной и воспитанницей папского двора.

Нет, не стоило папе Сиксту и епископу Бонумбре рассчитывать на помощь царевны в склонении великого князя Ивана к унии — один поцелуй, и она была готова на все…

Сам великий князь в это время уже принимал приехавших с невестой папского легата Бонумбре и посланца братьев Софии Андреаса и Мануила Палеологов Дмитрия Раля, прозванного Греком. Оба пожелали передать подарки правителю Московии. И Бонумбре, и Дмитрий Грек были поражены неказистостью собора, в котором проходило венчание, и роскошью последующего пира.

Москва деревянная, кремлевские стены обветшали, а собор и вовсе больше похож на церквушку, в Новгороде они видели куда лучшие. Неужели великий князь нарочно устроил венчание в такой неприметной церкви, чтобы унизить свою жену?

Конечно, прямо задать все эти вопросы гости не могли, но своими расспросами еще вчера они навели дьяка Федора Курицына на мысль, что нужно бы объяснить. Великий князь согласился сделать это на приеме. Прием был торжественным, но очень душевным. Князь благодарил за дары и, главное, — за невесту, которой остался весьма доволен. Но никаких обещаний пока не давал. Легат решил, что нажимать рано, всему свое время.

Иван Васильевич без вопросов сам объяснил, что Москва не так давно горела, что из-за многих нападений обветшали крепостные стены, а про храм сказал, что Успенский собор, построенный еще прадедом, тоже перенес несколько пожаров, его решили построить заново, а потому не ремонтировали. Год назад развалили, только что заложили новый каменный, а пока для службы быстро возвели деревянный. Там и венчались, это княжеский собор.

— Все будет у Москвы: и соборы каменные, и стены крепкие, и дома тоже. Горит город часто, каждый год половина выгорает. Надо строить каменные дома, но все не до того было. Теперь, чаю, пришла пора.

Дмитрий Грек смотрел на молодого, сильного человека, уверенно сидящего на своем месте, твердо обещавшего великое будущее своей земле, и верил в то, что все это будет. Жесткий взгляд князя не обещал ничего хорошего тем, кто ослушается, но речи правитель Московии вел разумные, словно не три десятка лет прожил на свете, а все шесть. Подумалось, что мало какая из стран Европы может таким правителем похвастать, а у епископа Бонумбре ничего с унией не выйдет, поскольку князь сразу же дал понять, что за свою веру стоит стеной.

Это понял и сам папский легат, говорил мягко и даже не вкрадчиво, об унии не вспоминал, теологические споры вести отказался, заявив, что не для того приехал и книг с собой не взял.

— А для чего?

В темных глазах князя появилась насмешка.

— Невесту привез, коей вы остались довольны. Многие годы византийская царевна была окружена заботой его святейшества, заботой Римской церкви, а ныне будет окружена вашей.

Дмитрий Грек подумал о папской заботе, от которой Зое хотелось бежать куда угодно, хоть на край света, в Московию. А еще подумал о том, что уж очень мягок стал Бонумбре, видно, понял, что здесь не только крыж потерять можно, но и голову.

У него было опасение, что с Джаном Батистой так и случилось. Осторожно спросил, получил ответ:

— Иван Фрязин под стражей пока сидит. Есть грехи за ним, болтлив более, чем позволено, и на руку нечист. Разберусь, решу, выпустить или сильней наказать. — В глазах снова насмешливый огонь. — Обещал за меня в Риме то, о чем я и не мыслил!