Личная жизнь шпиона. Книга первая - Андрей Борисович Троицкий

Платту, он понадобится товарищам из КГБ. Они уж точно заинтересуются. Денег от них я не получу. И спасибо не скажут. Но и в лагерь не посадят. Как говориться, повинную голову меч не сечет. В любом случае, бизнесу Платта придет конец.

— Что ж, я все передам, — повторил Разин. — Давайте встретимся через три дня на ВДНХ, за павильоном Космос в полдень. Там пустынное место. Я хочу увидеть хотя бы несколько экспертных заключений. Хочу убедиться, что архив не пропал, что он жив. В полдень, годится?

— Годится, — кивнул Гриценко. — Кстати, вы иконами не интересуетесь? У меня есть редкостные вещи на продажу.

— В следующий раз. Я сам на мели.

Разин попрощался и ушел. Гриценко, проводив его, вернулся, налил еще немного коньяка. Дверь в соседнюю комнату приоткрылась, вышел плотный мужчина лет сорока пяти в тренировочных штанах и футболке. Мужчина встал у окна и долго смотрел вслед Разину, пересекавшему сквер.

— Какой-то фраер. Дешевка. Видно, Платт кинул ему штуку. И за штуку он упирается. У этого олуха от счастья последние мозги превратились в кашу. А ты должен был сказать всего несколько слов: архив останется у меня, пока Платт не выложит двадцать штук.

* * *

У главного входа ВДНХ Гриценко сел в микроавтобус, который тащил за собой три открытых вагончика, заплатил кассирше пятнадцать копеек и быстро доехал до павильона Космос. И вправду, место здесь пустынное, которое хорошо просматривалось со всех сторон. Гриценко, поставив рядом на скамейку портфель, развернул газету «Московская правда» и приготовился ждать. Но Разин уже приземлялся рядом и поздоровался.

— Чтобы не копаться тут подолгу, забирайте портфель, — сказал Гриценко. — При случае отдадите.

Разин открыл замок, заглянул внутрь. На дне перекатывались кассеты «Кодак» с торчащими из них целлулоидными язычками пленки. Всего пять кассет по тридцать два кадра каждая. Среднее заключение эксперта занимает две-три машинописные страницы. Гриценко фотографирует со штатива при хорошем освещении, на всякий случай делает по два снимка одной и той же страницы.

— Значит, это мне на пробу? — спросил Разин.

Гриценко не мог справиться с зажигалкой и прикурить сигарету.

— Ему на пробу, — уточнил он. — Качество безупречное. И еще по поводу просьбы Платта. Он просил съездить в Серпухов и забрать экспертные заключения по старинным иконам. Их делала некая Нина Ивановна Карпова, она одно время работала в Пушкинском музее, а затем в Гохране. Карпова вышла на пенсию, переехала к сыну и внуку в Серпухов, последнее время болела. Я пару раз ездил туда, а путь неблизкий. С опозданием узнал, что женщина скончалась. Хотелось съездить за остальными бумагами, но это опасно…

— С каких пор опасно?

— С недавних. Вы требуете невозможного. Поймите, что меня в Москве на куски разорвали жена и любимая женщина. А потом у меня же, уже разорванного на мелкие части, начались на работе неприятности.

Разин кивал головой и смотрел куда-то в даль, на голые ветки деревьев и голубое небо, гадая про себя, почему Гриценко ведет себя так странно. Прошлый раз сказал, что на работе у него все в порядке, скоро начнет по заграницам кататься. Разин побывал на Смоленской площади, в той высотке, которую делят друг с другом Министерство иностранных дел и Министерство внешней торговли, и через знакомого узнал, что Гриценко был уволен около года назад за темные делишки.

После увольнения пытался устроиться в Трактороэкспорт, где у него работает родственник, но сорвалось, появилась вакансия в Автоэкспорте, но шансы не велики. Он по-прежнему состоит в законном браке, но живет отдельно от жены. Существование осложняют карточные долги и некая молодая особа, которая тянет с него деньги.

— Есть добрые новости, — сказал Разин. — Мой отъезд за границу откладывается. Таким образом, время у нас есть. Но, самое главное, — Платт приезжает. Уже совсем скоро.

Было видно, что глаза Гриценко просветлели, он улыбнулся.

— Давно пора приехать… Я уж заждался. А когда?

— Возможно, через месяц. Он просил договориться с вами о встрече где-нибудь в безопасном месте, не в Москве. Вы ведь собирались в Серпухов, забрать бумаги у сына покойной Нины Ивановны… Там подходящее место.

— Вы передали ему мою просьбу насчет денег?

— Он обещал подумать, — кивнул Разин.

Глава 14

Орлов еще раз встретился с Розой Шор, заведующей парфюмерной секцией универмага «весна», спустя пять дней после первого неудачного разговора. Повестку в милицию ей принесли на дом, дали расписаться в получении, Розе пришлось отпроситься с работы и ехать на машине на другой конец города, провести в отделении милиции почти целый день, первую половину дня она сидела в дежурной части, ждала Орлова, наблюдая за задержанными гражданами, томящимися в клетке.

Один из них, почти старик, пригрозил вставить Шор, но совсем не то, о чем она думает, совсем не то, о чем мечтает в своей холодной кровати. Он вставит ей перо в мягкое место. И повернет ножик, словно ключ замке. Другой, парнишка лет двадцати, пообещал, что будет облизывать ее всю, от кончиков пальцев до кончика носа. Пока Роза Иосифовна не кончит. А потом она примет мучительную и сладкую смерть. Орлов и еще какой-то мужчина появились к обеду, вместе спустились в подвал. Он задал несколько вопросов, легко поймал женщину на вранье и пригрозил оставить ее в отделении до завтра, если соврет еще раз.

— Для начала расскажите, что за человек Татьяна Разина? То есть, каким человеком она была? Не стесняйтесь, рассказывайте. Время у нас есть.

— Она была чудесным человеком, — сказала Роза. — И подругой прекрасной. И советским гражданином… Да, в полном смысле этого слова. Советским.

Роза растопырила пальцы и стала их загибать, будто подсчитывала достоинства покойной подруги. Жизнь Татьяны была простой и ясной. Она из хорошей семьи, отец инженер-строитель, коммунист, мать работает в сельскохозяйственной академии. Танечка тоже была членом партии, работала в научном издательстве. Была, знаете ли, на хорошем счету, морально устойчива, вела общественную работу и все такое прочее.

Роза загнула еще один палец и добавила, что Таня сотрудничала с толстым журналом, на который трудно подписаться. Там уже дважды публиковали ее крупные художественные переводы: романы известного американского автора, разумеется, прогрессивного, своего, левых убеждений. Выход романов в ее переводе стал первостатейным событием в литературной жизни Москвы.

Издатели говорили, что этот автор далеко пойдет, он почти коммунист, но только без партийного билета. Намечалась публикация третьего романа, договор давно был подписан и получен аванс. Но этот автор, будь он неладен, опубликовал у себя в Америке какую-то статью, где не очень лестно отозвался о Советском