Всадник - Юрий Валерьевич Литвин

ногу, ибо этой гадостью цепь перерезать не представлялось возможным. Щас. Я поковырялся обломком в замке наручника, попробовал на прочность цепь, потом решил попилить трубу, без толку. Блин. Тут меня пробило на истерический смех. Я катался по полу и ржал как стадо коней, дожился! Лежу в подвале у маньяка… и что-то чует моя… Да Джанлуиджевич допрыгался ты, эт точно. Деньги ему дали, дорогу показали, о которой иной бы только и мечтал, светлое будущее нарисовали, а ты что? Ох, дуррак! Работы нет, хаты считай, тоже нет, сейчас еще ногу отхвачу сам себе и ноги, блин, не будет! Вот это житуха!

Перестав смеяться, я сел, оперевшись спиной на канализационный стояк и вдруг почувствовал какое-то легкое похрустывание. Оппа! Я живо нажал еще, похрустывание усилилось. Надежда на спасение забрезжила предо мной! Это у них в их фильмах парашливых канализация по подвалам прочная, но не у нас! Маньяк наш, похоже, к сантехнике особой любовью не страдал, и в этом была его главная маньяческая ошибка. Я что есть силы стал лупить наручником по стояку и по нему постепенно пошли трещины. Расколем ни фига! После очередного удара в стояке образовалась дыра, я изрядно взмок, а этажом выше опять загудел барабан. Ударник хренов. Как там?

Я Вуду,

Равнодушно усмехаюсь,

Чтоб вы не догадались,

Что я – Вуду!

Такая вот классика жанра. Маношин – это круто! Кричали пожарники и слесаря сантехники на первом съезде металлистов! Я снял наручник и намотал цепь на руку. А теперь подождем удода. Сезон охоты открыт! Просьба не пользоваться бильярдными киями и использованными презервативами. Улегся на спину, внимательно прислушиваясь к возможным шагам за дверью, черт его знает, чего он придумает на сей раз, может баллончик газовый притащит, чтоб меня обездвижить?

Жизнь, словно крышка гроба, подвешенная над вами на ржавых цепях, вы, естественно лежите в этом самом гробу и наблюдаете за тем, как она медленно и неотвратимо опускается над вами каждый день, каждый час, медленно и неотвратимо. А цепь ржавая, скрипит и может лопнуть в любую секунду.

Самое смешное то, что многие из нас, в силу природного оптимизма, умеют находить в себе силы радоваться тому, что крышка закрывается медленно и просыпаясь утром говорят себе: «Ну надо же! Еще такой приличный зазор остался!»

Остальные же, цепенея от ужаса, просто наблюдают за тем, как этот зазор становится все меньше, меньше и меньше…

Это напоминает тот самый пресловутый стакан с водой, ну о котором одни говорят, что он наполовину полный, а другие, что он наполовину пустой, кстати, я говорю иначе – недопитый, и это непорядок. Оставлять мы ничего не будем, сорри, кажется, отвлекся. Так вот, самое интересное то, что финал для каждого будет один. Громкий стук и последующая за ним темнота. Стоп, кстати о стуке, он прекратился, похоже, у нас скоро будут гости.

Я угадал и занял выжидательную позицию, прикрывая телом разрушенную трубу. Вошел палач, блин, с ним была еще какая-то девица, явно обкуренная. Наш вудуист притащил кроме подружки еще и баллончик «черемухи», а также два респиратора, я почти угадал. Но радоваться было некогда. Пока он там копошился со своим барахлом, я решил не дергать бога за бороду и, прекратив изображать из себя Прометея в ожидании клюющего печенку орла, влупил наручником по красному балахону и лупил до тех пор, пока крики вудуиста не стихли, а хохот обкуренной твари не перешел на истошный визг. Я на всякий случай наподдал и ей, а потом обшарил карманы пахнущих экскрементами спортивных штанов в поисках ключа от наручников, без помощи всяких там ангелов я его нашел, освободился от железа и стал окончательно горд собой. Потом, действуя как робот, я надел респиратор, облил черемухой девицу, на всякий случай этого садиста еще облил, вышел из подвала, запер дверь на засов и стал подниматься наверх, где к счастью пока было тихо.

Первое что я увидел, поднявшись, был громадный барабан непонятного происхождения.

х х х

Спящая красавица. Адажио.

День тянулся за днем, и никаких событий не происходило. Присцилле-Вере было поначалу интересно, а потом стало скучно. С присущим ей здоровым скептицизмом, она жила в новом теле, наблюдая и вспоминая заново знакомых ей по прежней жизни людей, но в жизни этой не происходило ничего. Размеренная жизнь в этом старом валлийском доме, была чем-то созвучна той неторопливой будничной жизни Веры Анатольевны, которую она вела и в мире будущего так она стала называть реальность покинутого ею Города с его мемориальным комплексом, однокомнатной квартирой на окраине, Светкой наконец. Увы, человек является животным привыкающим и несмотря на отсутствие любимой марки кофе, сигарет и телевизора Вера как ни странно вполне стала вживаться в образ юной Присциллы, а к тому же она чувствовала, что после всего произошедшего ей требовалась передышка, и это место как нельзя лучше подходило для этого.

«Может быть, это и есть пресловутый Покой?»– иногда думала Вера Анатольевна, сидя у окошка своей спальни и глядя на заходящее солнце, на уютный деревенский пейзаж, на перемещающихся за окном людей в странной одежде, охраняющими ее грядущий сон и просто спешащих по разного рода делам, и ей действительно становилось спокойно.

Вся эта дикая с точки зрения человека двадцатого века ситуация, уже не казалась ей дикой. Сначала она решила, что это ее послесмертие. Так это называлось в одном популярном журнале, но какое же к чертям послесмертие, если ей опять семнадцать и жизнь кипит вокруг. Переселение души, тоже, похоже, но почему она не забыла себя прошлую. И все события связанные с Верой Анатольевной Одинцовой жили в памяти, как и прежде. И этот непонятный симбиоз двух разумов и отсутствие паники со стороны Присциллы, которая, казалось, приняла Верино сознание как дар божий. Раздвоение личности? Может быть, но тоже какое-то ненормальное. И самое ненормальное в нем было отсутствие неудобства что ли. Маниакальности.

Вера была собой, цельной и неделимой, и похоже собою осталась и Присцилла, а порой Вера была ею… Ох и позабавились бы психологи над проблемой. Особенно психологи из комитета, общества которых так удачно Вера избежала. Благодаря своему таинственному спасителю.

Кто он? Было тоже непонятно. Как и странные картины, показанные незнакомцем и эти Хроники Акаши. И Бомж-Бруевич тоже этот…

С ума сойти. А впрочем, день меняла ночь и с каждым восходом солнца Вере все меньше и меньше хотелось вникать во все это. Потом как-то наступил день, и она с