Акведук на миллион - Лев Портной

— В Шляхетный корпус? Зачем? — удивился Яков Иванович.

— Поговорю с Михаилом Илларионовичем Кутузовым. Расспрошу, как это графу Каменскому удалось сместить его с должности военного губернатора. Чарторыйский, правда, назвал эту историю фарсом. Но что, если та история и нынешний заговор связаны?..

— Так не нужен вам Михаил Илларионович! Я эту историю знаю лучше, чем кто-либо! — воскликнул Репа, радостный оттого, что вновь оказался полезным.

Карета остановилась у дома штабс-капитана, и мы поднялись в квартиру.

— А давайте-ка для начала на брудершафт! — предложил Яков Иванович.

Я кивнул. Он отдал распоряжение Василию. Тот принес два стакана на подносе и был тут же отправлен с глаз долой. Мы чокнулись, переплели руки, выпили и расцеловались в обе щеки.

— Будем на «ты», — объявил Яков Иванович.

— Так что за история случилась? Какой-то заговор? Там, кажется, участвовал некто Шубин? — спросил я.

Яков Иванович вздохнул, но не тяжело, а как бы с легким разочарованием, словно предвосхищая своим вздохом мое разочарование.

— История-то пустяшная, — поведал он. — И Шубина я прекрасно знаю, никчемный человек. Собственно, он-то весь этот заговор и выдумал. Запутался в долгах и измыслил какого-то Иванова. А потом прострелил себе руку под окнами его величества, якобы пытался задержать этого Иванова, а тот якобы его ранил. Александр Павлович-то сгоряча изволили Кутузова в отставку отправить. Да потом-то уж разобрались, что никакого Иванова и в помине не было, а Шубин прострелил себе руку из своего же пистолета.

— А с Шубиным что же?

— Сперва в крепость посадили. А потом мы с графом Строгановым прощение ему выхлопотали. — Штабс-капитан застенчиво улыбнулся.

Мы разошлись по комнатам почивать. Но я для себя решил, что все-таки наведаюсь к Кутузову. Для начала принесу извинения за непочтительное поведение у Нарышкиных, а затем и о деле своем похлопочу. Михаил Илларионович в два счета наведет справки об офицере, находившемся при обер-полицеймейстере. И скрывать имя убийцы от меня не станет.

Ранним утром Яков Иванович уехал в Москву, предоставив, как обещал, и квартиру и слугу в полное мое распоряжение. Я выждал до середины дня, а после обеда приказал вызвать извозчика, загримировался и отправился в кадетский корпус в расчете застать генерала Кутузова. По пути поневоле я веселился, воображая, что в маскараде от мадам Шерамбо сразу Михаил Илларионович меня не узнает, — вот уж повод будет для изумления.

Эх, рано я радовался: был узнан, едва спрыгнул на землю из коляски, и не Кутузовым, а полицейскими.

— Вон он! Вон он! — услышал я возбужденный голос.

Поручик Сенцов галопом пустил свою лошадь. Глянул я вправо-влево — полицейские драгуны подступали со всех сторон. Сердце рванулось вон из груди. Я бросился в сад кадетского корпуса: отчаянное положение пробудило ярость, сдаваться я не собирался. Если не удастся скрыться — бить, бить и бить каждого, кто подступится ко мне, сражаться до смерти! В предстоящей бойне я жаждал мстить всему миру за несправедливость.

Временные постройки, вероятно сооруженные для проведения какого-то торжества, загромоздили сад. Я мчался через проход между деревянными стенами, и казалось мне, что бегу, как обложенный зверь по единственной свободной тропе, и знаю, что ведет она в загон, но бежать больше некуда.

Проход закончился, и я оказался на арене амфитеатра. Мелькнула мысль: как же это Господь Всемогущий оставил меня, бросил невиновного?! Я воздел очи горе — попенять ему!..И увидел огромный шар серо-голубого цвета. Золотой лев, украшавший полотнище, смотрел вдаль спокойным, величественным взором. По сторонам от царственного зверя располагались вензеля. Разобрать их я не успел.

— Heus-Deus! Да ты оригинал! — воскликнул я.

Махина около семи саженей[25]в диаметре возвышалась над деревянным помостом в центре арены. Шар висел в воздухе, опоясанный стропами, те, в свою очередь, крепились к железному обручу, а снизу к тому же обручу была привязана плетеная корзина. Еще четыре каната тянулись от корзины к швартовым тумбам, в роли которых выступали каменные львы. Тугие мешки висели по бокам, а подле крутились бездомные псы, словно несли караульную службу.

Монгольфьер! Монгольфьер посреди Санкт-Петербурга!

Особое изумление вызывали корабельные якоря, притороченные по бокам: я не предполагал, чтобы воздушные шары еще и плавали по морям!

Цокот копыт вывел меня из оцепенения. Обернувшись, я увидел поручика Сенцова верхом на лошади. Глаза его пылали яростью. Он взмахнул палашом, рассчитывая оглушить меня ударом плашмя.

Я поднырнул под летевший сверху клинок и ткнулся во влажный от пота лошадиный бок. Кобыла двинулась, я потерял равновесие, но успел ухватиться за ляжку Сенцова, и поручик повалился на мостовую вместе со мной. Я первым вскочил на ноги, выбил палаш из рук поручика, наградил вояку ударом по кожаной накладке на рейтузах, подобрал оружие и кинулся к монгольфьеру.

Беспризорные собаки залились хриплым лаем, но отступили на безопасное расстояние. А я, взлетев по ступеням на помост, с разбегу перевалился через плетеный бортик и плюхнулся на дно, щедро устланное соломой. В центре корзины обнаружилась жаровня, черная труба устремлялась вверх и исчезала в устье воздушного шара. В жаровне потрескивал огонь.

Поднявшись, я перегнулся через борт и рубанул по канату. Монгольфьер дернулся, словно пробуя: нельзя ль улететь?

— Сейчас-сейчас! — как живого ободрил я воздушный шар.

Оставалось перерезать еще три швартовых конца.

— Стой! Не уйдешь! — послышались окрики.

Серые овчинные полушубки приближались к монгольфьеру. Трое драгунов взбежали на помост и вскочили на борт. Они возвышались надо мною, ухватившись для равновесия за железный обруч. Я сделал ложный выпад, угрожая рубануть по ногам. Драгуны, расступаясь, засеменили по узкому бортику словно канатоходцы, а я вновь перегнулся и перерубил еще один конец. Монгольфьер рванул вверх, корзина накренилась, меня подбросило, и я свалился на дно.

Один солдат опрокинулся назад, только грязные сапоги мелькнули за кормой. Бедолага провалился между корзиной и помостом. Двое других, перекликаясь матерно, повисли на железном обруче и болтали ногами в поисках опоры.

Я вскочил и треснул ближайшему драгуну кулаком в причинное место. Он взвыл, разжал руки и рухнул вниз. Движением плеча я направил его полет, и тот приземлился за бортом.

Последний солдат, умудрившийся устоять, взмахнул палашом и перерубил веревку, тянувшуюся откуда-то сверху. Я испугался, что он перережет стропы и шар улетит, а корзина останется.

Я атаковал его снизу, но он парировал. Свое оружие противник держал в левой руке. Мы мерили друг друга жесткими взглядами, я смотрел снизу вверх, он сверху вниз. Правой рукой придерживаясь за обруч, он шагнул влево. Я переступил в ту же сторону, спиною касаясь жаровни. Он попытался выбить мой палаш, я же притворился, будто ослаб. Драгун с воодушевлением ударил еще раз, я уронил палаш, а сам быстро обогнул жаровню, подпрыгнул и, подтянувшись на железном обруче, обеими ногами врезал солдату в грудь.