Скрытая бухта - Мария Орунья

любит Сабаделя. Они были полными противоположностями: она – образец перфекционизма, умеренности во всем, преданности работе, он же – хамоватый лентяй, с нетерпением ожидающий конца рабочего дня, чтобы сбежать на репетицию в любительской театральной труппе. Когда Ривейро только познакомился с Сабаделем, он и представить не мог, что Сантьяго Сабадель, детектив с немалым стажем, мечтает об актерской карьере. Мир не переставал удивлять сержанта.

Лейтенант одобрила решение Ривейро немедленно ехать в Институт судебной медицины, чтобы получить всю доступную информацию о новом трупе, а заодно проверить, не готовы ли предыдущие судебно-медицинские экспертизы. Валентина Редондо сказала, что ближе к вечеру надо связаться и обменяться новостями. А завтра утром, ровно в восемь, она ждет всех на летучке, чтобы обсудить уже имеющиеся находки, улики и предположения и определиться с дальнейшими действиями.

Ага, подумал Ривейро, находки, улики и предположения? Последних у него хватало. Сержант вспомнил, как холодными зимами в Веге-де-Пас они с дедом коротали вечера за игрой в домино. Ривейро не нравилось домино. Ему нравилось выстроить все двадцать восемь костяшек, начиная с белой без точек, в один ряд, а затем подтолкнуть и завороженно наблюдать, как они падают одна за другой – будто солдаты в строю, ложатся кверху белыми нумерованными половинками, в то время как черная оборотная сторона, словно побежденная, утыкается в стол. Паркуясь у Института судебной медицины, сержант размышлял: если дон Давид Бьесго умер не просто в результате несчастного случая, то эта смерть приведет к быстрому и неминуемому обрушению остальных фигур. И он знал, какая именно из костяшек пришла в движение первой, какая увлекла за собой все остальные. Костяшка под названием “Ангел виллы «Марина»”.

Дневник (7)

Луис зачарованно наблюдает за Ханой с каменного мола в порту Комильяса. Ему пятнадцать – он уже мужчина. У него худое и жилистое тело, которое от тяжелой работы мало-помалу наливается силой, кожа загорелая – того цвета, что появляется, когда солнечные лучи сливаются с морской солью. Черные волосы густые и вьющиеся, черты лица угловатые, губы тонкие, а глаза темно-синие, как штормовое море. Луис уже вернулся на берег и под мягким апрельским солнцем завершает рабочий день починкой рыболовных сетей. И он не может отвести от нее взгляда.

Юная Хана очень красива. Ей почти одиннадцать, и она играет во взрослую женщину, развешивая одежду, чтобы ее выбелило прохладное солнце их северных земель. Она босая, и кажется, что она танцует на лугу, внезапно заканчивающемся крутым берегом – отвесной пропастью. Она наделена даром красоты, но, похоже, еще не догадывается об этом. Само ее присутствие смягчает загрубевшие души. Она заканчивает развешивать белье, многократно отжав его. Она выглядит старше своих лет. Почти взрослой. Луис смотрит на нее, и время будто замирает, он забывает и о прошлом, и о насущном, он может лишь смотреть на нее, весь во власти очарования ее женственности.

Он никогда не видел, чтобы она отдыхала, хотя уже много дней за ней наблюдает. Его будоражит что-то в ее манере двигаться, в ее осторожном, недоверчивом, умудренном взгляде, под которым он чувствует себя маленьким и неуверенным. Он влюблен со всем отчаянием и безоглядностью юношеской любви.

Луис не дурак, он понимает, что еще слишком рано. Но также он знает, что время неумолимо и его час настанет. Он видит, каким глубоким делается взгляд Ханы, когда она смотрит на него, а когда им случается поболтать, только ему она улыбается.

Луис – мальчик-рыбак, живущий с матерью-вдовой, – грезит наяву. Он мечтает, как попросит у Ханы ее руки, как позволит ей танцевать на траве все отведенные им дни, как они просто будут рядом, если войны этого мира дозволят. Может, она вовсе не хочет, чтобы ее спасали, но он заключит ее в самые крепкие на свете объятия, подарит ей веру в будущее, даст что-то настоящее и надежное, чего не смогли сделать для нее ни семья, ни Бог. Он уверен, что его любви будет достаточно. Будущее – необъятно.

Сегодня, хоть Луис, как обычно, не таясь, наблюдает за Ханой, день вовсе не обычный. 1 апреля 1939 года войдет в учебники истории как день окончания гражданской войны, а по радио повстанцев – “Национальному радио Испании” – объявят:

Сегодня Красная Армия окончательно разбита и разоружена, национальные войска достигли своей цели. Война окончена. Бургос, 1 апреля, год победы. Генералиссимус Франциско Франко Баамонде.

В таверне тети Ампаро не протолкнуться. Все, включая Луиса и нескольких республиканцев, какое-то время назад предусмотрительно перешедших на сторону франкистов, празднуют окончание гражданской войны. Конец – это новое начало. Однако те бойцы-республиканцы, что не бежали, не были расстреляны или брошены в тюрьму, где-то рядом, они надеются на помощь извне, на то, что судьба развернется к ним лицом. Но им не спастись, и кантабрийские горы станут приютом для героев-одиночек, продолжающих войну, что становится все более вялой.

Официальная пресса переполнена репортажами о том, как страна возвращается к миру, лишь изредка проскальзывают упоминания об операциях республиканцев, которые именуются не иначе как актами бандитизма. Давид, старший брат Ханы, тоже ушел в горы, чтобы вершить собственное правосудие в этой несуществующей войне, чтобы скрываться от преследования в ущельях и зарослях у горных речушек.

Тебе придется меня простить – боюсь, мои воспоминания о давнем прошлом не всегда последовательны. Мы как раз прогуливались по апрелю 39-го. Ах, если бы тебе только удалось своими глазами увидеть эти места, их красота тебя бы поразила, Комильяс совершенно удивителен. Его кельтское имя так и нашептывает о стародавних тайнах, намекает, что Комильяс находится среди трех холмов у самого моря. На одном из холмов, Кардосе, возвышается величественное песочно-черное кирпичное здание Духовной семинарии Сан-Антонио-де-Падуа, от одного вида которого захватывает дух. Отсюда вышло немало церковников, это колыбель священничества, которая со временем прославится как Папский университет Комильяса. На вершине другого холма, подарившего городку имя, стоит дворец Собрельяно, также построенный из кирпича, хоть и более темных, медных оттенков. Из этого приземистого, но внушительного здания, выполненного в неоготическом стиле с венецианскими и романскими мотивами, открываются виды на простирающийся внизу городок Комильяс. Чуть поодаль от дворца расположена вилла Кихано, которую вскоре прозовут Эль-Каприччо, “капризом” Гауди, она бросает вызов всем стереотипам: невозможная смесь арабского, персидского стилей и модерна, поражающая любого, кто пожелал увидеть ее. Последнему холму не удалось спастись от разрушений минувшей войны. Всего несколько месяцев назад его венчал дворец Котерука, сдержанное и несколько скучное квадратное строение, но теперь дворец обратился в воспоминание – после